Хорошая я. Плохая я

Я делаю вид, что не слышу шума, который доносится из домика, когда тела меняют позицию. Морган, моя подруга, то на коленях, то на спине. Парень утыкается лицом мне в шею, звуки из домика заглушает чавканье слюны у него во рту, он жует жвачку. Я дрожу, нужно бы встать, но не чувствую под собой ног. Застыла.

– Замерзла, что ли, – дрожишь? Ну, я тебя согрею.

Запах спиртного, сигарета в его руке, близость чужого лица уносят меня в прошлое.

К тебе.

Под пологом сумрак, полог соткан из любви и похоти, которыми каждую ночь душила меня. Ты.

Он тушит сигарету о деревянную скамейку. Бросает на землю, усыпанную окурками. Шеи у нас откинуты, тела согнуты, странное положение.

Он кладет руку мне на бедро, поднимает чуть выше, еще выше, еще. Слово «нет» застревает у меня в горле, почему-то застревает. Не могу его произнести, да и какой в этом прок. «Нет» означает «да», означает, что ты все равно добьешься своего. Получишь всегда то, чего хочешь. Когда его губы касаются моей шеи, кажется, что они принадлежат не ему, что это чужие губы. Я никогда не хотела, чтобы ко мне прикасались так. Я никогда не хотела, чтобы ты ко мне прикасалась так.

– Отстань, отвяжись, пошел к черту! – Я вскакиваю.

– Боже, да что, блин, с тобой не так?

Я иду к детскому домику, с каждым шагом всплывают в памяти новые картины – мы дома, мы в твоей спальне, я стучу по крыше домика и кричу:

– Морган, Морган, идем отсюда. Я хочу уйти.

Сначала из домика доносятся ругательства – парень обзывает меня чокнутой. Сучкой. Подстилкой. Потом звук застегивающейся «молнии».

– Погоди, я сейчас, – отзывается Морган.

Я спешу отойти в сторону от них, иду к парковке, под машиной лежит черная кошка. Глаза прикрыла, дремлет. Если она встанет и перейдет мне дорогу, будет удача. Она лежит. Я зла, очень зла на Морган. Никто ведь ее не заставлял, сама полезла в эту будку, с улыбкой, и с такой же улыбкой сейчас приближается ко мне. В руке банка с пивом, делает большой глоток, полощет рот, выплевывает. Потаскуха.

– Чего ты психуешь?

– Я хочу домой.

– Вот, блин, скажи еще, что сама никогда таких вещей не делала.

Сказала бы я тебе, какие вещи я делала, да не могу. Молчу в ответ.

– А можно я к тебе, а? Пролезу незаметно через балкон.

«Да», – вот что следует ответить. Я должна ею заняться, а то беды не оберешься. Нужно научить ее, как себя вести. Я могу ей помочь.

– Ну, так что?

– Да.

Пока мы идем к дому, ты наставляешь меня, даешь советы, как проучить Морган, помочь ей стать чище, но твои слова пугают меня, от них становится не по себе. Я не хочу так поступать с ней, кроме нее, у меня никого нет, она моя единственная подруга. Она мне нужна. Вот почему я это делаю, когда она присаживается на корточки, чтобы завязать шнурок. Обычно я этого не делаю, обычно я не хочу вспоминать об этом, но на этот раз я смотрюсь в окно машины, вместо зеркала. На меня глядит твое лицо – точная копия моего. СМИРИСЬ С ТЕМ, КТО ТЫ, ЭННИ. «Нет, не хочу», – отвечаю я.

– С кем ты там разговариваешь? – Морган спрашивает, распрямляясь.

Я трясу головой, она улыбается и называет меня чокнутой, говорит – брось, не переживай из-за того, что случилось на площадке, они же придурки. И я понимаю – ты можешь говорить адвокатам обо мне какие хочешь гадости, ты уже им наговорила, я не сомневаюсь, но Морган я тебе не отдам. Мне самой решать. Я говорю ей, что передумала. Очень опасно лезть через балкон, когда Саския дома. Морган недовольна, ворчит, что теперь ей, значит, тащиться домой, а там мелкие будут доставать, брат с сестрой. Спасибо тебе большое, Мил, за все, говорит она и уходит.

Я хочу сказать ей вслед, не стоит благодарности. Но она не поняла бы.

17

Вопросы, которые задает Майк, прямолинейны, в них нет подвоха. Но Майк – психолог, нацеленный на то, чтобы помочь мне, а у адвокатов будут совсем другие цели.

Он читает вопрос за вопросом. Что именно ты увидела в глазок в ту ночь, когда Дэниел Каррингтон умер? Как долго ты смотрела в глазок? Ты уверена в том, что увиденное совершила твоя мать? Абсолютно уверена? Что произошло после этого?

Пожалуйста, расскажи суду еще раз. И еще.