Хорошая я. Плохая я

– Хорошо, – отвечает она. – Мне тоже надо выйти по делам, а потом, может, все вместе посмотрим кино? Что-нибудь такое для девочек.

– Я сразу после завтрака иду к Клондин, так что на меня можешь не рассчитывать – впрочем, тебя это вряд ли волнует, – говорит Фиби, швыряет нож в раковину и выходит, с тостом в руке.

– А как ты, Милли? Согласна?

– Может быть, но я не знаю, когда вернусь.

Завтракаю в одиночестве, радуюсь тому, что скоро увижу Морган. В своих эсэмэсках она пишет, как мечтает переехать куда-нибудь, подальше от города. Я сто раз набирала ответное сообщение, а потом удаляла, не отправляя. Думаю, что если все же решусь сказать ей о тебе, то только глядя в глаза.

Мы встречаемся днем, как договаривались, на одной из боковых улиц, в стороне от магистрали. Она кивает, когда я подхожу, резко задирает голову вверх, на лице широкая улыбка.

– Привет, – говорит она. – Скучала без меня?

Я улыбаюсь, она принимает мою улыбку за утвердительный ответ.

– Ну, давай. Пошли, – говорит она.

– Куда?

– Познакомлю кое с кем из моих друзей.

– Что за друзья?

– Пара знакомых парнишек.

– Это обязательно?

– А что такого?

– Нет, ничего.

Мы пересекаем одну за другой две улицы, на которых я раньше не бывала. На них тишина, суматоха воскресных рынков сюда не достигает. Дома становятся не такие белые, не такие большие, и мы оказываемся рядом с другим кварталом. Поворачиваем за угол, переходим дорогу, и я вижу шеренгу черных машин, потом замечаю церковь. Из нее выходит группа людей, впереди викарий, голова опущена. За ним женщина, которую поддерживают с обеих сторон двое мужчин.

– Подожди, пусть они рассядутся по машинам, Морган.

– Не, все норм, идем.

Подходим ближе, и я вижу гроб, коричневое лакированное дерево поблескивает за стеклом катафалка в лучах октябрьского солнца. Груды цветов. Траурная музыка из проигрывателя. Водители, элегантные в своей униформе, со шляпами на отлете, открывают дверцы автомобилей. Я останавливаюсь, чтобы пропустить их. Врезаться в эту процессию, в горе этих людей мне кажется нехорошо. Морган идет напролом, сквозь процессию, не обращает внимания на скорбящих. Люди рассаживаются по машинам и отъезжают, викарий возвращается в церковь, я минуту-другую медлю возле церкви, думаю о своем отце. Он ушел задолго до того, как началось самое страшное, но мог прочитать новости в газетах. Не мог не прочитать. Сбежал. Прячется. Скрывает, на ком был женат, скрывает, кого ты предпочла ему.

Морган свистит, подзывает меня рукой, вид у нее нетерпеливый. Я подхожу, и она спрашивает, чего это я там застряла.

– Из уважения к людям, наверное.

Она сплевывает, показывая всем видом, что она моего объяснения не понимает, плевать на него хотела. Во мне начинает разгораться воспаленный очажок. Урок, ей нужно преподать небольшой урок, а я хороший учитель.

Мы поворачиваем за угол и попадаем в спальный район, по обе стороны улицы высятся многоэтажки, магазин справа, на окнах металлические решетки. Мы проходим квартал и оказываемся на маленькой игровой площадке, земля усыпана бумажными стаканчиками и упаковками из-под фастфуда. Никаких детей тут нет, только два подростка сидят на ограде с банками пива в руках.

– Здорово, придурки! – говорит Морган.

– Заткнись, сучка, – отвечает один подросток, в кепке, с золотым пирсингом в правом ухе.

Морган запрыгивает на ограду, берет банку у него из руки, залпом выпивает, потом рыгает, все смеются. Второй парень – на шее у него прыщи, некоторые с желтыми головками – спрашивает:

– Это еще кто?

– Это Милли из дома напротив.

– А она ничего, – говорит он. – Ну, садись возле меня, будем дружить.

– Я лучше тут, – отвечаю я и сажусь на скамейку рядом с оградой.

– Слишком хороша для нас, хочешь сказать?

Я улыбаюсь, стараюсь не выглядеть растерянной.

– Так ты угостишь меня пивом или как? – спрашивает Морган.

– А что я получу за это? – отвечает парень в кепке.

– Удовольствие от моего офигенного общества, само собой. – Морган встает, театрально раскланивается.

Того, который в кепке, зовут Дин, так к нему обращается его приятель, когда говорит:

– Держу пари, я догадываюсь, чего тебе надо.

– Ну, так скажи мне, – отвечает тот.

Они закуривают, предлагают мне сигарету.

– Нет, спасибо.

– Выпендриваешься по полной, да?

Дин прижимает Морган к себе, начинает ее лапать. Она сначала сопротивляется, но он ей что-то шепчет на ухо, она говорит: «Нет, мне не слабо» – и уходит с ним. Они исчезают в маленьком деревянном домике, его стены раскрашены в яркие цвета, сверху донизу покрыты граффити и нацарапанными именами. Я пытаюсь подавить ужас, который зарождается в животе. Грязно и мерзко то, что с ней там делают. Я хочу встать, войти в домик, помочь ей, но иногда попытка помочь, сделать как лучше приводит к тому, что получается еще хуже.

Приятель Дина пересаживается ко мне на скамейку, ногти у него обломаны. Он закидывает руку мне за спину, опускает и кладет мне на плечи.

Касается меня.