Хорошая жена

Я слушала, как много раз прежде. С одной стороны, Уилл был прав: это должно было пойти на пользу окружающей среде и принести больше денег на полезные проекты. С другой стороны, простые семьи почувствуют дополнительный гнет, вырастут очереди на автобусы, часть рабочих мест в автомобилестроительной отрасли может оказаться под угрозой. Улыбка Уилла превратилась в оскал профессионального полемиста, его голос то затихал, то усиливался, подчеркивал паузой ключевые тезисы, внятно и четко произносил обдуманные доводы. Он откинулся на спинку стула — воплощение ясного мышления, воли, воспитанной долгим и усердным трудом, авторитета, подкрепленного весомым опытом.

Я хотела бы идти с ним рука об руку, но все чаще ощущала утрату почти мистического чувства предназначения и способности верить. Я уже не была похожа на ту девушку, однажды вышедшую замуж за идеалиста. Мое мышление притуплялось в вязкой домашней рутине, я отвлекалась на властный зов материнства.

— Итак, сама можешь убедиться, — сказал Уилл и улыбнулся мне.

Неплохо, подумала я, оценивающе щурясь. За долгие годы в политике Уилл порядком подрастратил былую невинность. Но это же случилось и со мной — со всеми нами. Мы изменились, стали более реалистичными, научились быть трогательно благодарными за маленькие политические триумфы, удовлетворяясь небольшими победами. Мы осознали ограниченность наших возможностей, очень хорошо осознали. Мы так же чувствовали, как с потерей невинности растут наши амбиции.

Последовала пауза.

— А что будет с теми, кто живет в сельской местности? — спросила я, потому что этот аргумент требовал подкрепления.

Уилл протянул чашку за новой порцией кофе.

— Фанни, — в его голосе звучало предупреждение, — мы не можем позволить себе колебания и сомнения. В противном случае нас изваляют в грязи.

Он имел ввиду прессу. Как странно, не в первый раз подумала я, что предательство и разногласия оказывают на нас более сильное влияние, чем преданность и верность.

Я вздрогнула от отвращения. Этот страх застало меня врасплох, хотя и посещал время от времени. Впрочем, я научилась бороться с синяками, которыми общественное мнение может разукрасить моральный облик.

Уилл продолжал напирать:

— Я знаю, что ты думаешь, Фанни, но мы должны что-то сделать, прежде чем мир задохнется. — он остановился. — Почему ты так странно на меня смотришь?

Я покачала головой:

— Ничего.

Я больше не видела вокруг Уилла того золотого сияния, который омывал его с головы до ног в первые годы нашей любви. Мой взгляд переменился, теперь Уилл был важным элементом в более широком контексте семьи, дома, обязательств. К сорока годам я приобрела немало полезных навыков, в том числе в перестановке приоритетов. Возможно, это было практичнее и рациональней. И все же я оплакивала тот золотой свет. Я тосковала по нему, и острота моего голода напоминала, с какой страстью я когда-то стремилась обладать Уиллом, а он мной.

Брови над карими глазами приподнялись снова. На этот раз его взгляд означал: «Давай все уладим. Дай мне шанс, Фанни… да?». Он улыбнулся, напоминая о нашей давней близости. Если я делала попытку сыграть против него, Уилл жаждал убедиться, что мы идем по правильному пути.

— Ты мне веришь?

— А я должна?

Он театрально зевнул.

— Это прозвучало слишком помпезно?

В политике, как и в любом деле, где выигрышем была власть, трудно было сохранить цельность убеждений и не погнаться за несколькими зайцами.

Он поднялся на ноги.

— Пожалуйста, ткни в меня иголкой, если я начну превращаться в толстого, скучного, пафосного болтуна. — он бросил на меня молящий взгляд. — Или чем-нибудь еще.

— Думаешь, этот пузырь лопнет так легко?

Он наклонился и прошептал:

— Только ты знаешь ответ на этот вопрос. — снаружи раздался мягкий гудок министерского автомобиля. Уилл засунул бумаги в портфель. — Увидимся в пятницу. — Я сидела неподвижно. Рука Уила сжала мое плечо. — Фанни… вопрос с Мэг.

— Она под вопросом?

Мэг никогда не была вопросом. Она была фактом; непреложным фактом, вбитым в сердцевину нашего брака. Давление на моем плече стало почти непереносимым.

— Нет, — ответил он. — она не под вопросом.

Родители Мэг и Уилла погибли в чудовищной автокатастрофе. В месиве обломков почти невозможно было распознать, кто из них находился за рулем, но, как оказалось, это не имело значения. Они оба были алкоголиками, и анализ крови показал, что ни один из них не имел права садиться за руль.

Дети остались на попечении дедушки и бабушки, слишком старых для этой ноши. Будучи на четыре года старше Уилла, Мэг взяла на себя приготовление пищи, уборку, защиту и наставничество. Она дразнила Уилла за спряжение французских глаголов, боролась с его алгеброй, и к тому времени, когда он был готов вылететь из гнезда, чтобы начать практику в качестве адвоката, напрочь позабыла о себе. «Было такое чувство, словно внутренний вакуум высасывал меня до мозга костей, — по секрету сказала она мне вскоре после переезда к нам, — и я могла заполнить эту пустоту только одним способом».