Хорошая жизнь

Мужчина ничего не сказал. Согнув руку в локте, он удерживал пистолет на одном уровне – на уровне солнечного сплетения Андрея. Не то оскалился, не то сощурился – сложно было понять. Слишком уж механической, неестественной казалась мимика. Будто он категорически не мог расслабить мышцы лица. Подобное можно приметить у людей с хроническим болевым синдромом.

– Она мертва?

Голос Нечаева дрогнул.

– Она здесь больше не живет, – повторил мужчина. – И ты очень зря сюда притащился, приятель. Чего ты тут вынюхивал?!

Андрей, едва свыкнувшись со своим не слишком устойчивым положением, наклонил голову и с вызовом посмотрел на своего вооруженного собеседника.

– Ты не выстрелишь, – заявил он. – Слишком громко. Соседи сбегутся, и тебе не удастся скрыться.

Блеф на грани фола.

– Все верно, – выдавив ядовитую ухмылку, согласился мужчина и достал из кармана пальто глушитель. – Спасибо, что позаботился о моем комфорте.

Нечаев поругался на себя за то, что решил сыграть роль крутого парня. Это ведь не чертова книжка, где главный герой если и умирает, то только в конце истории. И если раньше Нечаеву казалось, что история только набирает обороты, то теперь он сомневался в своем предположении. Все могло закончиться значительно раньше.

– Так зачем ты сюда приперся?!

– Она не отвечала на телефонные звонки. Я забеспокоился.

– Элла что-то тебе рассказала?!

– Понятия не имею, о чем она могла мне рассказать! Мы едва знакомы.

После безуспешной попытки показать свою крутость стало как-то уж очень страшно. Ну а думать о том, что могло случиться с Эллой, и вовсе было нестерпимо.

Между тем пистолет слился с глушителем воедино. Подобно живому существу, своим зорким глазом он следил за грудью Нечаева, готовый во мгновение ока поразить его своим свинцовым плевком.

– Вставай-ка на колени, лицом к окну, – приказным тоном сказал мужчина, вставая со стула.

Андрею не хотелось двигаться, да и не моглось особо. Мышцы окаменели.

– Послушайте, что бы тут ни происходило…

– Я два раза повторять не буду!

Голос мужчины прозвучал свирепо. Ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Нечаев встал из-за стола и повернулся лицом к окну – так, что теперь не видел своего врага. В глазах рябило от напряжения. Казалось, что голову вот-вот разорвет на части. Вот теперь-то он точно отправится в космос!

– Ты любишь Маяковского? – спросил мужчина.

– Что?!

– Стихи Маяковского любишь? Есть у него один… «Левый марш». Слышал когда-нибудь? Нет? Что ж, я тебе расскажу.

Он откашлялся.

Разворачивайтесь в марше!

Словесной не место кляузе.

Тише, ораторы!

Ваше

слово,

товарищ маузер…

Андрей зажмурился. Невозможным казалось ему все, что происходило в квартире Эллы. Этот мужчина с родимым пятном, этот пистолет… да и Маяковский, в конце концов! Ему казалось, что стоило только закрыть глаза на какое-то время, открыть их – и можно было увидеть себя в собственной квартире. В безопасности. Увидеть небо над головой, и мигающие вдалеке огни пролетающего над городом самолета.

Когда Нечаев встал на колени, мужчина подошел к нему ближе. Вытянул руку, в которой держал пистолет.

Довольно жить законом,

данным Адамом и Евой.

Клячу историю загоним.

Левой!

Левой!

Левой!

Мощный удар оборвал все…

16.

Желание убить главного героя неподалеку от самого начала истории было нестерпимым. Это было бы необычно, конечно, и в какой-то степени экстравагантно, но я не мог решиться на такой поступок. Или мог? В конце концов, когда мощный удар обрывает все – это может означать и смерть, и новую жизнь. И даже другую реальность. Есть из чего выбрать.

Было как-то особенно приятно пользоваться бумагой и автоматической ручкой, иной раз и карандашом. Буквы в словах продолжали друг дружку, цеплялись крючками, как фрагменты хорошо сложенной истории цепляются смыслами и интригами. Чувствовалась та целостность, которой нет в строгих печатных шрифтах, где каждая буква окружена едва уловимым ореолом одиночества.

Я сидел в кафе, сбежавший от суеты чужой жизни, потерявший жизнь собственную и грезивший о потери жизни кем-то еще. Оказавшись в эпицентре странных событий, я почувствовал одиночество как никогда раньше. Всем людям проще проходить через невзгоды с кем-то бок о бок, и особенно хорошо, когда этот кто-то – не посторонний тебе человек.

С другой стороны, это слишком эгоистично. Так же, как и слишком ярким проявлением эгоизма может выступать чрезмерная забота матери о своем ребенке. Вещь эта так же заразна, как и бешенство.

Невольно вспомнилась отрезанная собачья голова, и тот страх, что затаился во мне при виде глаз убитого пса. Страх – это тоже заразное чувство. Собака боялась смерти, боялась своего мучителя – и мучитель, в свою очередь, чего-то боялся. Я даже знал, чего именно он боялся, потому что я знал этого самого мучителя. Я смотрел в его глаза, и страх кольцом затягивался у меня на шее.