Хорошая жизнь

Вера, принеси, пожалуйста, тонометр. Тебе плохо. Да, как я выгляжу, бледная. Нет, не бледная, немного осунулась. Давление низкое. Что мне сделать. Сделай, пожалуйста, крепкий сладкий чай. И корвалол, Вера. Может не нужно корвалол, низкое же. Ну да, низкое, но мне страшно. Почему тебе страшно. Не знаю, просто страшно и всё. Вера, и бутылочки еще. Так заканчивался каждый вечер у Веры. При ней можно не стесняясь измерять давление, требовать корвалол, просить налить «бутылочки». Пластиковые бутылки из-под газировки, наполненные горячей водой, заменяли грелку. Если приложить их к ногам, становится лучше, каким бы давление не было. Этот церемониал с тонометром, корвалолом, чаем и бутылочками длится уже много лет. Кажется, без него совсем худо, а на самом деле он давно превратился в привычку. Настя говорила, мне достаточно подержать три минуты термометр подмышкой, и простуда отступит. Вера трепетно относилась к моему церемониалу. Ее не смущало недомогание до секса, во время или после. У меня рядом с Верой давление падало, у Веры давление повышалось. Мы измеряли давление мне, потом измеряли давление Вере. Сейчас, Вера, сейчас. Я пила крепкий чай, чтобы крепко ее любить. Вера пила чай отдыхая. Телевизор показывал фильм ужасов. Пили чай, разговаривали, ждали, пока сын Веры перестанет бегать на кухню. Вновь измеряли давление. Поднялось, интересовалась Вера. Нет, отвечала я грустно, но чувствую себя лучше. А у тебя понизилось. Да, стало чуть ниже.

Вера, может быть, нам сменить фильм и выключить торшер. Я сейчас. Она встает, чтобы посмотреть, закрыта ли дверь в комнату сына. Закрыл, спрашиваю в надежде. Вера утвердительно кивает. Тогда раздевайся. А ты. А мне холодно. Не снимешь футболку, она делала обиженное лицо. Тяну футболку, локтевые суставы хрустят, волосы растрепаны. Вера элегантно расстегивает пуговицы на халатике. Все же, Вера, самый прикольный халат белый. Ну да, соглашается она, этот мрачноват. Он похож на робу арестанта и асексуален. А тебе нравятся медсестры. Нравятся. Нагая Вера лежала нимфой рек и ручьев. Наяда, думала я. Она обнимала крепко и влажно. Я выскальзывала из объятий, целовала морщины во впадине между шеей и грудью, а Вера терпела. Ей не очень нравились прелюдии. Длинные прелюдии мне тоже не нравились, но между объятиями и сексом должен простираться хотя бы короткий мост. Диван скрипел, Вера переходила в наступление. От нее исходил сильный запах секса. Наверное, от меня тоже, потому что в какой-то момент мы обе начинали бороться за право владеть инициативой и мало походили на людей, контролирующих себя.

Внезапно Вера стала лихорадочно рыться в складках простыни. Вера, что ты делаешь. Мне что-то мешает. Что там может мешать. Вот что, она победоносно вытянула из складок тонометр, намеревалась бросить его в кресло, но передумала. Думаешь, стоит измерить давление, спросила я. Нет, думаю, можем ли мы использовать его иначе. Взгляд Веры светился коварством. О нет, Вера. Почему, ехидно улыбнулась она. Потому что на груше болтик, контролирующий воздушный клапан. Она разочаровано разглядывала болтик. Действительно. А если, начала Вера. Предлагаешь засунуть туда рукав и накачать, чтобы измерить давление изнутри. Я саркастически улыбалась. Вера бросила тонометр, мы вновь обнимали друг друга. Она ложилась справа от меня, долго целовала мою грудь, поправляла подушку и опять застывала. Теперь что случилось. Вера молчаливо вела раскопки в постели. Вера, что ищем. Подожди, здесь что-то мешает. Мне не мешает, Вера. Странно, мне мешает, Рита, а ты на нем лежишь. На ком, я с трудом включаюсь в реальность. Вера показывает уши стетоскопа. Поднимись, вытащу. Вера, только обещай, что не будешь думать, как его использовать иначе, строго сказала я. Стетоскоп улетел в неизвестном направлении.