Хорошая жизнь

Пьяные, трезвые. Мама звонила мне два года. Иду по коридору, смотрю в пол, говорю, два года, два. Два не один. Глотаю слезы, думаю об Игуменье плохо, жалею себя, понимаю, знала бы я об этих звонках раньше, вряд ли смогла что-нибудь изменить. Я ведь бежала в монастырь от матери тоже. Не могла ее простить тогда, сейчас, и уже никогда не прощу. У нас с ней было так мало трезвых разговоров. Все они сводились к обсуждению насущных проблем. Мы никогда не говорили о том, что внутри. Будто на деньгах, еде и квартире свет сошелся клином. Мама, легкомысленная и ветреная, очень любила жизнь. Не думала над ней, любила. Для нее хлеб, деньги и крыша это всего лишь залог беспечности. Не мысли о стабильности, не процветание, не порядок, нет. Возможность легко жить. Подходя к своему закату, наблюдая себя в зеркале, ощущая неизбежный предел человеческих сил, мама по-прежнему хотела жить. В отличие от отца, она так и не поняла, что умирает. Не успела понять. Кажется, какой бы страшной ни была ее смерть, ожидание смерти и мысли о ней были для нее еще страшнее.

Мне двадцать семь лет. Звонит младшая дочь маминой сестры. Рита, Рита. Что случилось. Мама с Лилей хотят продать квартиру твоей матери. А где будет жить мать. Они нашли маленькую квартиру, тоже в районе телецентра, поселят ее туда. Зачем ей это. Мама хочет погасить задолженность за эту квартиру после ее продажи. Я ведь сказала твоей маме, что погашу задолженность после того, как она оформит квартиру на меня, чтобы мать не могла прописать у себя своего барана, так в чем дело. Рита, я убеждала ее как могла, вот поверь, они обе меня не слушают. Дай трубку маме. Слушаю. Тетя Мария. Рита, я знаю, тебе это не нравится, но мы должны продать эту квартиру. Тетя Мария, послушайте меня. Я сделала паузу. Тетя Мария никогда никого не слушала.

Пока я была в монастыре, она продала огромный дом, доставшийся ей и моей матери по наследству. Купила матери убогую двушку с протекающими потолками, не дала ей денег на ремонт и мебель. Мать тогда сильно пила, она попросту забывала, что у нее есть дом. Тетя пользовалась этим. Вернувшись из монастыря, я нашла мать в ужасном состоянии. Мама, почему ты не приведешь квартиру в порядок. Рита, посмотри, что творится в ванной. Все трубы протекают, унитаз разбит, стены в квартире покрылись плесенью, деревянные полы прогнили, в одной из комнат окна выбиты и затянуты целлофаном. Мама, а где мебель, в старом доме ведь была мебель. Мария привезла мне только вот это. «Вот это» означало фактическое отсутствие мебели. А где ты хранишь вещи, мам. На диване вон. А когда спишь. Тогда перекладываю на стул. Деньги она дала тебе. Да какие деньги, Рита, ты не знаешь Марию, что ли. Я звонила тебе в монастырь тогда, когда она продавала наш дом, но тебя же не звали. Ну а после того как она тебя сюда поселила, она тебе помогает. Иногда помогает, дарит мне вещи, которые сама уже не носит, вот, посмотри, есть очень неплохие, почти новые. А еду там, продукты, на ремонт может быть, хоть на что-то дает деньги. Мама удивленно на меня посмотрела. С того дня пять лет подряд я приезжала к ней, чтобы привезти еду или деньги, всё как раньше. Мама, откуда у тебя картошка. Сестра Валеры нам дала, и брынзу еще, и лук, и мясо в морозилке. Мария была у тебя. Нет, звонила. Что сказала. Сказала, если я буду пить как сейчас, меня уволят. И больше ничего не сказала. Ну, она поговорила там с кем-то, попросила, чтобы меня не увольняли. Сука. Рита, она просто по-своему несчастный человек. Мама, прошу тебя, даже не начинай рассказывать мне, как она несчастна.