Читаем Хорошая жизнь полностью

Мне давно кажется, я вот-вот умру. Мысли о смерти не дают уверенно сказать, встретимся завтра. Говорю, Бог даст, доживем до завтра. И еще говорю, если ничего не случится. Это тоже означает, Бог даст, доживем. Чем старше я становлюсь, тем больше шансов в силу хотя бы естественных причин до завтра не дожить. Теперь я часто думаю о смерти в больничной койке. Удобная смерть, пристойная. Смотрю в окно. Настя же себе машину купила, ты знаешь об этом. О чем, Галя. Что она научилась водить, машину себе купила. Вот я лежу в больнице при смерти, у меня есть время обо всем подумать, со всеми проститься. Приходит медсестра, к вам посетители. Сколько. Много. Спросите имена и принесите список, ладно. Она же на своей машине ко мне приезжала. Кто. Настя. И чего. Везла меня довольная, было страшно, но ничего, доехали. Смотрю в окно, медсестра приносит список, спрашивает, кого пригласить в палату. Вот так, Рита, она тебя помнит. Пригласите, пожалуйста, Настю. Что я скажу Насте, лежа в больничной койке. Нужно подобрать правильные слова, запоминающиеся. Мне с этими словами умирать, а ей жить. Нужны хорошие, простые, верные слова, чтобы она могла передать их другому, а тот еще кому-нибудь. Чтобы после них уже ничего не объяснять. Правильные слова. Что я скажу Насте. Скажу, привет, как дела. Именно так, привет, как дела. Это хорошие, простые, верные слова. Галя, да Настя меня ненавидит. Не знаю, Рита, кажется, она по тебе очень скучает. Настя ответит, привет. Расскажет о себе и знакомых, начнет шутить, а я усну. Удобная смерть, пристойная. Галя, Настя полтора года обо мне спрашивает, но ни разу не поговорила со мной. Может быть, она тебя боится. Боится, не боится, это не имеет значения, меня одно утешает. Думаю, если попросить у нее хлеба, она не откажет. Это да, она к тебе хорошо относится. Смотрю в окно, улыбаюсь. Ведь если я при смерти, никто не придет ко мне со своей претензией. Настя не упрекнет. Маша не скажет, ты болеешь потому, что у тебя неправильно выстроены отношения с окружающим миром. Оля не пнет. Ната тоже. Вера не станет причитать, что я пишу о ней ложь. Света не скажет, ты уехала в Москву, а я осталась в пустоте. И другие придут без обид. А почему. Почему, блядь, почему. Почему. Да ёб вашу мать, почему вы считаете, что вас обидели. Какого хрена. Да вы охуели так жить, охуели спать со своей обидой в обнимку, вы заебали криками «кровь», заебали. У вас на коленках шрамы двадцатилетней давности, единственная кровь. Это блядь со мной вам тяжело. Это со мной тяжело. А мне с вами. Рядом со мной вы чувствуете себя тупыми, но если я ухожу, говорите, пусто. Кто вы. Кто я. За что мне платить и сколько. Когда вы платили и чем. Отошлите всех, не хочу никого видеть. Хорошо. Да, хорошо. Галя ушла, я думала о Насте. Села, написала ей, мне нечего есть. Меня больше волнует, есть ли что есть кошке, ответила Настя. Несколько лет назад она потеряла близкого человека. Поссорившись с ним, переехала ко мне. Проходили месяцы глухой обиды. Год спустя между ними состоялся разговор, еще разговор, они условились встретиться. Настя радовалась, ждала встречи. Но тот человек однажды лег в постель и умер. Не специально, он не хотел. Она ждала. Он лег и умер. Не в больничной койке. Дома. Просто рядом не было никого. Не успел ничего сказать, не успел проститься. После его смерти Настя часто просыпалась по ночам и плакала. Смотрю в окно. Утром, когда встает солнце, линия горизонта похожа на красную ковровую дорожку. Кто возьмет тебя под руку и поведет по ней. Какие уж тут обиды. Сестра, пожалуйста, размотайте рулон туалетной бумаги, впишите маркером «Рита» между надсечек. Сколько раз написать. Сколько хватит бумаги, столько и пишите. А дальше что. Отдайте рулон тем, кто завтра придет меня навестить.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза