Хорошенькие не умирают

Искала подходящий образ, чтобы изысканно обозначить ранящий подарок судьбы, но в голову шло только яблоко, обыкновенное ньютоново яблоко, со стуком ударяющее в темечко. Для человека, ищущего и ждущего Знак, чтобы почувствовать себя избранным (некоторым, знаете ли, это важно), даже такой пустяк был бы неспроста. Он вечно посматривает на часы, надеясь увидеть одинаковые цифры, любит рассказывать о невероятных совпадениях — «и тут, понимаете ли, я почему-то, фиг знает почему, взглянул в небо и увидел там двух птиц», — об успевании в последний вагон и прочих меловых стрелках, которые Господь нарисовал лично для него. И потому яблоко, крепкое красное яблоко, упавшее на башку, просто не имеет права ничего не значить. И мысль, пришедшая сразу после, будет никак не меньше, чем закон всемирного тяготения человека к чудесам. Но штука в том, что первым делом этот поцелованный фортуной счастливчик чувствует мгновенную жгучую обиду. Яблоко, глупое яблоко, гулко стучит, отскакивает от черепа, причиняет боль — и ты понимаешь, что смешон. Как неудачник, умудрившийся поскользнуться на единственной банановой кожуре, брошенной посреди чистейшей улицы, ты изловчился набить шишку на ровном месте, а винить некого, и никто не посочувствует, ведь что может быть нелепей, чем обижаться на случайность. А ветер продолжает отрясать дерево, и у тебя уже полны руки яблок, круглых, злых яблок, они не помещаются, скатываются с колен, вот и сидишь побитым дураком, неспособным совладать даже с такой ерундой. В конце концов в бесплодном бешенстве вскакиваешь, отшвыриваешь от себя эту пакость, пинаешь парочку в гладкие бока, пачкая ботинок, и уходишь, тихо матерясь. И только дойдя, почти добежав до дома, понимаешь, что это, может, был Знак, но уже нельзя вспомнить ни одной своей мысли, кроме безадресного гнева.

Хуже, чем этому человеку, может быть только яблоку, ненужному яблоку, которое не хотело ничего плохого, кроме как быть подарком, но даже этого не смогло.

* * *

Говорят, я пропадаю, говорят, я отключаюсь. Не знаю, о чём это, но иногда понимаю, что слушаю кого-нибудь, а голос уходит, прямо на глазах погружается в прошлое, и осталось только извиниться. В голове опять поселилась строчка «Я вчера у часовни для вас собрала ромашки / потому что другого подарка найти не в силах / жалко мать-аббатисса нашла в рукаве рубашки / раньше было их больше но не таких красивых»[6], она возникает там иногда, и начинает казаться, что есть какой-то он, история и цветы, — а иначе куда же я пропадаю.

Прежде фоном для трудных времён служила тоска, я думала, это плохо. Но теперь знаю, что в ней была энергия, из которой выросла вся русская литература, между прочим, и мне ли капризничать. А сейчас вместо тоски только жалость или сожаление, и это по-настоящему мёртвая земля. Жалко всех, жалко всего, но терять совершенно нечего, потому что всё потеряно уже очень давно и насовсем. Хочется давать незнакомым людям конфеты, чтобы как-то украсить их жизнь, а у знакомых просить прощения — не за то, что сделала, а за то, что больше не буду.

Где-то там, на дне, всё равно должна быть радость, но не та, которую ждали, и не та, которую я бы себе пожелала. Попроще, но верней.

Была такая девчачья песенка, я перевела, как смогла: «У меня нет юбки, у меня нет рубашки. Купи мне, папа, тогда выйду замуж и буду просить у мужа. Купи мне серьги, какая цыганка без них? Но даже если не купишь, я не останусь старой девой. Пойду в лес, сорву цветок и вплету в волосы, чтобы стать чьей-то радостью».

Однажды, когда мы состаримся

Регулярно наблюдаю в ленте приступы умиления старостью, и это нормально. Женщины любуются раскованными нью-йоркскими старушками, мужчины сдержанно одобряют крутых старцев, и каждый подразумевает «я тоже так хочу» — однажды, когда состарюсь. Но всё чаще к этому добавляется «скорей бы».

Похоже, многие люди под сорок боятся зрелости настолько, что в глубине души мечтают её проскочить. Уже хочется выйти из крысиных гонок за молодостью, нет мужества наблюдать и ликвидировать признаки увядания на собственном теле, надоела ответственность за свой гендерный статус: репутация мачо или красотки нуждается в подтверждении хотя бы в собственных глазах, а сил уже нет никаких. Охота слезть с каблуков и собрать волосы в шиш (или я не знаю что там у мужчин), наплевать на вес, стереть с физиономии хищный вид, как-то уже расслабиться. Но пока рано. Ещё не всё налажено в личной жизни, ещё не все двери закрылись, страшно упускать возможности и недополученные удовольствия; да просто — страшно. И потому они смотрят на фотографии стариков и сдержанно мечтают о дембеле. Лет через двадцать и тревожащих шансов не будет, и желаний, ничего такого не зашевелится и не встанет — то-то заживём. Черничный пирог каждый день и сколько угодно жареной картошки.