Хорошенькие не умирают

Несколько раз в жизни мне пеняли на неблагодарность в отношении подарков, дескать, чего ни дай тебе, всё обгадишь. Я никогда не верила и считала это поклёпом. Но вы знаете… Так вышло, что на этот Новый год муж подарил мне унитаз. Красивый и соразмерный, как ёлка, крепкий, как купеческое слово, и весь белый, я пришла в восхищение. Но знаете ли вы, что я с ним сделала?.. Вооот. Люди не так уж глупы и несправедливы, как выглядят.

В остальном же вечер удался. Около полуночи я включила интернет-трансляцию Первого канала, и мы таскали из кухни еду под мучительные вопли уходящего года. На последних минутах каждый заходящий в комнату бросал взгляд на экран и говорил с привычным родственным отвращением что-то вроде «ох и рожа», «да что ж у тебя морда такая», «ойблин». С одной стороны, тревожно, когда народ в едином порыве объясняется в неприязни, а с другой, это как полусладкий шампунь, который забывают поставить в холодильник и пьют потом тёплым — каждый год, всю жизнь.

Ноутбук обнулил день, за окном застреляли, а тот всё говорил. «Да ты ещё и тормоз», — сказали мы и выпили дважды, сначала под петарды, а потом всё-таки под куранты.

Такой был год, и такой, видимо, и будет.

Потом я немного думала о вас: вот у вас там сейчас деревня и собака, которую вы не любите, а у меня город и кот, которого я люблю, — мы такие разные, и всё-таки мы вместе. Это потому, что я улыбаюсь, как дельфин, всякий раз, когда вижу вас; пусть даже это только ваши цифровые следы в моей жизни. Как будто вы бегаете в раскисших валенках по белому снегу, и всё бы ничего, но вас на самом деле нет — а следы всё-таки остаются. Как же мне не улыбаться, это же от растерянности.

Потом я ела и ем с тех пор, в сознание уже не возвращалась, время прекратилось, и сейчас, например, глубокая ночь.

С большим женским удивлением,

ваша толстеющая М.

Письмо № 7 о танцах и образцах

Бесценный М.

В ночи читала переписку Пастернака и Цветаевой — я подумала, нам же нужно иметь образцы? С одной стороны, у них всё же повеселей было, они хотя бы познакомились, а это уже чуть больше нашего «никогда». С другой, всё кончилось паршиво, он женился. Она злилась и намекала, что у ней в одном комке целлюлита больше мозгов и души, чем во всей Зиночке, — а толку-то.

Но даже в лучшие дни они писали друг другу ужасные вещи.

Она: «Бог по ошибке создал Вас человеком, оттого Вы так и не вжились — ни во что! И — конечно — Ваши стихи не человеческие: ни приметы. Бог задумал Вас дубом — сделал человеком, и в Вас ударяют все молнии (есть — такие дубы!), а Вы должны жить».

Я примерила это к нашей с вами ситуации — вы бы меня, наверное, убили за такое, да? Наплевали бы на наше концептуальное «никогда», ворвались в Москву на лошади, сдёрнули бы меня с качелей — и того, насмерть. Возможно, вы бы даже ворвались на двух лошадях, пересаживаясь и джигитуя на ходу, как вариант взбесившегося Ван-Дамма.

(Извините, это был момент женского ухода от мысли к мечтаниям.)

Он, впрочем, неплохо отдаривался: «Марина, золотой мой друг, изумительное, сверхъестественно родное предназначенье, утренняя дымящаяся моя душа, Марина».

Вы вообще как, сумели бы столько принять, и чтобы не заснуть, и не пойти куролесить, а сесть писать об утреннем и дымящемся? И чтобы именно душа, а не какая-нибудь урина — при вашей-то склонности стыдливо снижать лексику, едва начинаете чувствовать.

Потом они, конечно, подуспокоились, это попервости очень крыло.

И я подумала — может, они не так уж неправы; может, нам как-то нужно больше эпитетов? Чаще вставать на фоне Бога, повернувшись левым профилем к сиянию Его, а правым — к зрителю, и говорить всякое?

Бесценный М., Вы дуб.

Нет, нет, не так.

Вы снег и куст, и Друг Камней, и серая ворона. Вы этой зимой вдруг стали везде, во всех моих устройствах. Но это не выглядит вторжением, я добровольно открываю окна и сыплю зёрна для вашей почтовой голубицы. Просто не могу избавиться от мыслей о том, как стану их закрывать.

Но всё это позже, не сейчас. Пока же ничто не предвещает, и мысленно я вам танцую.

Письмо № 8 о снах и ревности

Бесценный М.

Знаете что. Перемудрили вы с этим вашим сном о балконе. Что? Кого? Нет у меня никакого балкона, на первом живу, и уж конечно, задумай я вас подтолкнуть к страстному деланию, действовала бы иначе. Денег бы отправила награбить или убить кого. «Подари мне его зубы, пожалуйста», — это одна из моих давних новогодних просьб. Исполнена, кстати, не была, так что если соберётесь украсить мою жизнь, то или носочки, или зубы, я укажу, чьи. А балконы чинить — это к специально обученным людям, которых следует нанимать на вышенаграбленные деньги.

Из чего я делаю вывод, что сон ваш был не обо мне и вся эта смутная эротика с интимными переживаниями и калорийной пищей — к другой вашей М.

И, возвращаясь к первым строкам моего письма, знаете что.