Хорошие деньги

— Дорогой мой мальчик, — сказал он, — в моё время мы не знали таких монстров, как эта машина. Тогда их ещё не было. Мы работали вручную, проявляли пластины в копировальных рамках, вручную их закладывали. И делались они не из алюминиевой фольги, как теперь, а из жёсткого, шершавого цинка. Мы ещё ретушировали их цианидом, представь себе, маркировали отточенным карандашом, всё от руки. Теперь существуют ослабители, точечные сканеры — это из того, что я знаю. Элоксальные пластины, которые сами по себе проводят воду. Ах, мой дорогой, — он вздохнул и, казалось, заглянул туда, где ещё не было водопроводящих элоксальных пластин.

— Можешь себе представить, что мы ещё работали с обратным изображением. То есть всё делали справа налево, если в оригинале всё должно было идти слева направо. Дело доходило до того, что я бутерброд себе намазывал с обратной стороны.

Ха-ха-ха.

Но в итоге мне всё-таки хотелось узнать, что же стоит у нас в подвале.

— «Кикебуш» 1919 года, — торжественно объявил дядя, — настоящий музейный экспонат.

•••

Кого-то могут заинтересовать подробности: например, какой тип и марку выбрали мы, какие вообще есть офсетные машины (интересующиеся могут посмотреть в специальных справочниках). Итак, мы купили небольшой офсетный «Ротарапид», рассчитанный на формат A4, с трёхцветной автоматикой. Приобрели мы это ещё и с выгодой, поскольку не пришлось заказывать, машина была из складских запасов. Цену я не хочу здесь приводить, кому-то она может показаться очень высокой. Конечно, в нашем случае речь шла об инвестиции, мы вкладывались в расчёте на быструю окупаемость.

Но ещё до того как ударили по рукам, дядя, обсуждая технические особенности, показал себя высококлассным специалистом. А я, воспользовавшись удобным случаем, смог впервые как следует разглядеть наше приобретение — это была красавица! Стального цвета, со скруглёнными углами и приёмным столиком для конечной продукции, со множеством смотровых окошек, причём все с цифровыми указателями — воплощение мечты! И сравнительно недорого.

А как насчёт автоматической замены печатных пластин?

Имеется.

А есть ли тормоз подачи бумаги?

Имеется.

А ёмкость для стопки бумаги?

Этого нет, но это и не нужно.

Вы хотите стопор от двойного захвата бумаги? А растирающий валик? А дозирующий валик?

Нет, сказал дядя, это мы сделаем вручную, мы ведь всегда делали это вручную, и заводской мастер (наладчик Вернике) понимающе согласился.

Машина была доставлена в среду, меня в это время дома не было, поэтому я её так и не увидел. О её прибытии свидетельствовала только куча упаковочного материала — хотел бы я знать, что по этому поводу подумали соседи. Эту гору упаковки на следующий день увезла мусороуборочная машина, всегда приезжающая по четвергам.

•••

— Немцы ни в чём не виноваты.

* * *

— Взять хоть госпожу Штумпе, — сказал дядя, — она уж точно ни в чем не виновата (совершенно точно), но ей ничего не стоит два часа подряд смотреть в это лицо.

— В какое лицо?

— Вот видите, вы даже не знаете, о ком я говорю.

* * *

— Или возьмем господина Дённинг-хауса. Вы думаете, что господин Дённинг-хаус в состоянии взглянуть на верхнюю губу господина Дитера Йонаса Хука? Без содрогания?

Он сможет.

* * *

— И как же он это выдерживает?

Да он просто ничего не видит. И не слышит, кажется, тоже. В противном случае одна только громкость звука разметала бы его на куски.

* * *

У них вообще нет ни глаз, ни ушей, обоняние тоже отсутствует. Они ничего не замечают, они ничего не ощущают — они думают. Они всё думают и думают, они ни при чём, они глубокие мыслители. (Это всё о том же: о девственной невинности немцев.)

* * *

— О Боже, — стонал дядя, — мы мыслители, помогай нам Бог!

И хоть всё это давно уже перестало быть новостью, мне впервые становилось пугающе ясно, чем этот человек тут издавна занимается: он творил собственный пуп земли! Он неустанно обустраивал его — и лишь для себя одного, помоги ему Бог. Бедняга, высказывающий своё мнение самому себе и прислушивающийся к этому мнению, — думаю, более одиноким человек не бывает на свете.

— Скажи-ка, дядя, — осторожно спросил я, — а вот эти свои взгляды ты выражаешь и вне дома, на людях? То есть здесь, дома, ты, конечно, можешь их высказывать, но я позволю себе усомниться, что господин Дённингхаус, например, тот человек, которому можно всё это высказать. Я боюсь, в один прекрасный день они тебя убьют.

Сколько раз до сих пор мне случалось проходить мимо двери в подвал, даже не воспринимая её как дверь, она была просто частью деревянной обшивки под лестницей.

Целый день я провёл в состоянии некоего раздвоения: с одной стороны, как соучастник, всё глубже втягивающийся в процесс, я чувствовал себя тревожно, с другой стороны, меня разбирало любопытство: что же мне там покажут (большие деньги)? И когда дядя наконец повернул ключ — замочную скважину тоже не сразу можно было разглядеть, — оттуда дохнуло подвальным воздухом. Нет, не сыростью. То был не совсем настоящий подвальный воздух, а несколько облагороженный.