Хорошие деньги

И вот он там странствует, перемещается, опасливо и быстро, в любую минуту готовый к бою и к гибели, но всюду, где находит свободное место шириной с ладонь, карябает свою подпись. На углах домов, на воротах гаражей, на столбах оград, на деревянных заборах: «Mikey was here». И при этом с угрозой для собственной жизни. Но пишет он так, как говорит, – в подтверждение того, что он действительно был здесь, в этом мире:

Moz ere

•••

На пятьдесят второй день моего пребывания дядя торжественно взял меня за руку, чтобы подвести к новому заданию – словно к присяге.

Он привёл меня, как всегда, в переднюю чертёжную комнату, но усадил на сей раз за второй стол, на котором рядами выстроились мисочки, чашечки и бутылочки, стояла коробка с кисточками и лежала чертёжная доска.

Всем своим видом дядя давал мне понять, что теперь ждёт от меня великих дел.

– Искусство приходит от умения, – начал он, – хотя в наши дни больше никто не хочет этого понимать. Маленькая попытка хоть какого-то творчества в этом мире, поверь мне, – это единственный вклад, который способно внести человечество. Это его единственное оправдание, поверь мне, его единственное алиби в море подлости, – если я не слишком многого требую от тебя (поверить в его доводы).

Тут были выставлены тюбики с красками, белила, серая грунтовка и всевозможные растворители, а также скипидар в канистре, промежуточная олифа и покровный лак.

– Но оно, искусство, всего лишь жест, – продолжал дядя, – попытка исправить прегрешения мира. Ведь великая история человечества – ты только взгляни на неё, – она же есть не что иное, как сплошная череда войн, резня и выжигание целых народов. Не будем заглядывать далеко назад, возьмём только новую эру, слава богу, прямое летоисчисление: год 333 – битва Александра. Чем хороша битва Александра? Тем, что она была отображена художником. Она была нарисована, вот что в ней хорошо! Единственный вклад, который человечество могло внести когда бы то ни было, – или ты со мной не согласен? Я мог бы согласиться с ним сразу, если бы это остановило поток его рассуждений. Но мне было ясно, что конца не будет. Сколько мне придется рисовать – столько я буду вынужден выслушивать его разглагольствования.

Мне и раньше случалось писать акварели, и неплохо получалось. Конечно, это было не бог знает какое великое искусство, но всё же очень милые морские пейзажи, атмосферные причуды, осень и зима, Висмар и Росток. Само собой разумеется, если быть достаточно критичным, моя доля в «единственном вкладе человечества» не так уж и велика, особенно в части растительности, которая у меня лучше всего получалась, когда терялась в тумане. Зато как мне удавалась осень! С водой я тоже управлялся неплохо.

– Но где же они теперь, живописцы синевы! – язвительно воскликнул дядя. – Г);е мастера райских садов, куда же они подевались!

* * *

– Творцы маленьких творений, – он оглянулся вокруг себя.

* * *

– Вместо искусства, – заявил дядя, – остались одни художники.

* * *

– И что ещё хуже: искусства больше нет, поскольку оно есть глубочайшая внутренняя потребность человека, а человека больше нет, поскольку он эту потребность утратил, – тут он дико огляделся по сторонам, – и вместо искусства воздвиг на пьедестал самого себя!

* * *

– Или ты со мной не согласен?

* * *

После такого введения я, по правде говоря, ожидал, что сейчас дядя извлечёт из ящика стола «Битву Александра», блистательно исполненную собственной кистью, поэтому был немного разочарован – за что вряд ли стоит меня осуждать, – когда то, что он извлёк, оказалось всего лишь серией человечков, нарисованных им на белом картоне.

Я бы сказал, ну очень маленькое творение, особенно по сравнению с морем подлости и низости человечества.

Там были человечки с бородой и без, в шапках и без, маленькие серые шаблонные портретики, в том числе одна дама в чепчике.

Могу ли я это срисовать? Конечно, могу. В чепчике и без чепчика. Никакого подозрения у меня не возникло, было лишь смутное чувство, тихое такое чувство где-то в затылке, когда вдруг хочется спросить себя со всей серьёзностью, а не в сумасшедшем ли доме я нахожусь, хоть и в благоустроенном, удобном, типа частного пансионата.

Подозрение появится потом. Итак, я сделал ему одолжение, даже постарался и привнес некий творческий порыв, дуновение гениальности, ну, так, от себя. Раз уж мы тут занимаемая искусством, что-то должно быть от руки, что-то более личное, чем эти плоские образцы, думал я, и водрузил на голову женщины шляпу, похожую на воздушный шар. Да не так!

Не так? Значит, я должен со всей серьёзностью срисовывать образцы, чёрточка за чёрточкой, серое серым, в точности как нарисовано, ведь искусство приходит с умением?

– Знаешь, дядя, – сказал я, – всё это кажется мне немного странным, ну, эти шапки, бороды и всё такое. У меня есть такое тихое чувство, что мы топчемся на месте. Немножко бессмысленно, ты не находишь?

Думаю, таким строгим мне его ещё не приходилось видеть, рот сомкнулся в тонкую линию, даже страшно стало.