Хорошие и плохие мысли

Стою у картины Поллока. Белый лист и капли краски, разбрызганные в беспорядке. Смотрю на черные кляксы и искоса на парочку – мамашу с дочкой. Мамаша возмущенно шипит, что не понимает этого, а дочка, худенькая, с жиденькими бесцветными волосами, одетая вся в белое, поймала мой взгляд и страдальчески возвела очи к потолку. «А кто ж ходит на такое с мамой. На такое надо ходить порознь. Потому что и с молодым человеком все будет восприниматься искривлено. Он будет важно маячить рядом, трогать за локоть, проводить пальцем по позвоночнику, стараться быть независимым, холодным и умным или обходительным и внимательным. Ты будешь чувствовать его, будешь стараться натянуть невидимые золотистые нити или струны, соединяющие вас, плавно перебирать по ним пальцами. Ты будешь обращаться к нему с вопросами, ответы на которые и так ясны, или что-нибудь объяснять, глупо хихикать, манерничать. В сущности, вся выставка превратится в сплошную прелюдию к предстоящему свиданию наедине. Или к тому, которого не будет, потому что, наспех простившись, ты без оглядки выйдешь из поезда, сама не зная, почему, побежишь по мокрому, пахнущему морем, асфальту, в редких лужицах которого отражается небо, облака, желто-зеленые листья, как шкурки очищенных фруктов или сушеные рыбки. Таким образом, присутствие кого бы то ни было рядом, изменит впечатление от выставки. Как будто воткнули толстую ветку в колесо несущегося велосипеда, оно погнулось, стало невозможным ездить. Зато приобрело неповторимый изгиб, именно то, что и отличает его от всех других колес. И этот момент запомнился навсегда. Поэтому не сердись на свою маму, наверняка, она понимает и любит Репина, Левитана, Поля Сезанна. И посещает выставки старинных икон из запасников музея. Знаешь, иконописцы долго постились, прежде чем начать работу».

* * *

В стекле картины отражается зал, а на белом листе под стеклом округлая замкнутая линия клякс похожа на пляску измазанных в гуталине пьяных людей, или на то, как слова, которые хочется сказать, кружат в глубине сознания и никак не могут вырваться наружу.

Может быть, эти черные брызги и разводы – не более чем тень. Того мира, что находится позади, за спиной. Меняю угол зрения, немного сместившись, отражение зала исчезает, снова вижу черные брызги на белом листе. Кажется, какое-то чудовище, большущее и косматое, обиженное, беспомощно опав у стены, по-детски сдвинув лапы носками вместе, а пятками врозь, разрыдалось, мотая головой из стороны в сторону, оставляя повсюду вязкие черные капли.