Хорошие люди

— Может, действительно тряхнем стариной?

— Почему бы и нет? Вон и мама утверждает, что я не старая…

— Правильно утверждает… И очень красивая, — осмелел Станислав.

— Спасибо за комплимент. Между прочим, мы с тобой танцуем второй раз в жизни, — сказала Ольга.

— Неужели? А когда — первый раз?

— Забыл?

— Хоть убей…

— У тебя на дне рождения. Твой отец еще живой был… Вспомнил?

— Отец еще был женат?

— На Марине Фабрициевой.

— Помню! Тогда ты первый раз вошла в наш дом. У тебя светлая голова. Это же было… что-то около… пятнадцати лет тому назад.

— У меня и должна быть светлая голова, — Ольга чуть заметно улыбнулась. — Я врач.

— Да, но врачом ты уже стала…

— …после того, как заимела светлую голову, да?

— Я расстроился, когда ты вышла замуж.

Она спокойно сказала:

— И поэтому сразу женился?

— И поэтому — тоже.

— Людмила была красивая?

— Красивая… Кто тебе сказал ее имя?

— Марина Семеновна.

— Понятно.

— Ты ее не ругай…

Софья Николаевна, опершись локтями о стол и подперев ладонью подбородок, с неприкрытым любопытством смотрела на единственную танцующую пару — на Станислава и Ольгу. Что было на уме у хозяйки дома? Этого не знал никто.

Глава восьмая Станислав Вахтомин, Ольга Барабанова и все остальные

И тот же лес, и та же река, и тот же мост через реку. И та же деревня. Зато в селе появились новые здания — четырех- и даже пятиэтажные, а по автомагистрали, которая разрезала село пополам, неслось в обоих направлениях значительно больше машин, чем раньше. В прежних своих границах остался комбинат, но только на его территории стало потесней; по словам брата, построено несколько новых цехов и складов готовой продукции. Комбинат, в глазах Станислава, оказался маленьким предприятием, значительно уступающим по размеру Ташкентскому, на котором он работал. Меньше всего изменений коснулось деревни Вахтомино. Те же, что и раньше, фамилии, те же соседи. Многие старики, правда, поумирали, сверстники поразъехались, дети выросли, и теперь со Станиславом здоровались совершенно незнакомые ему молодые люди.

— Неужели это ты, Лерочка?

— Я, дядя Стасик!

— А это кто с тобой?

— Моя младшая сестра. Вы ее не знаете. Люсенька…

— Дядь Стас, добрый день!

— Здравствуй…те.

— Не признали меня?

— Честно сказать…

— Белоликова я!

— Ира?

— Жанна!

— Какая ты стала…

За деревней — то же футбольное поле, даже (ему это показалось, конечно) те же ворота футбольные.

Почти ничего не изменилось и дома: те же комнаты, много старой мебели. В кабинете у Юрки — письменный однотумбовый стол, маленький и аккуратный. На столе лампа и пишущая машинка, всевозможные эскизы, тетради с записями, чертежные инструменты. На стенах — полки с книгами. Станислав проникся уважением к Лене — жене брата, сдержанной и серьезной. Она дружит с Мариной Фабрициевой, разговаривает с ней ласково и уважительно — так разговаривают с людьми, которых любят. Основные заботы по хозяйству — на плечах Марины Семеновны. Приготовить обед, прибрать в комнатах, покормить кур, принести воды из колодца — это обязанности, которые она добровольно взяла на себя. Когда Лена свободна — они работают по дому вдвоем. И кто бы мог подумать, что Марина Семеновна Фабрициева станет полноправной хозяйкой в этом доме?

Станислав увидел, что в доме его младшего брата царят мир и покой. Можно не волноваться за своих близких. И спокойно работать в Ташкенте, не думая о том, что на родине не все благополучно. Можно было не приезжать — он стал лишним в доме своего детства. И пусть близкие люди не уверяют его в обратном…

Станислав думал, что если даже по той или иной причине он и решил бы остаться в родных местах, вряд ли бы у него хватило духу мозолить глаза младшему брату и его жене. Но такие мысли посещали Станислава лишь до одного определенного момента — до того мгновения, пока он не начал танцевать с Ольгой Барабановой.

И это случилось вчера.

О чем они говорили с Ольгой? Это трудно вспомнить, потому что Станислав волновался в те минуты и часто произносил совсем не то, что думал, и часто отвечал невпопад на ее вопросы, и был скован тем обстоятельством, что на него (на них с Ольгой) смотрело много пар глаз, одна из которых принадлежала Софье Николаевне — той самой Софье Николаевне…

— Между прочим, мы с тобой танцуем второй раз в жизни…

— Неужели? А когда — первый раз?

— Забыл?

— Хоть убей…

— У тебя на дне рождения…

Он вспомнил все — и даже то, о чем хотел бы забыть… А когда на одно лишь мгновение к нему пришла мысль, что, собственно, теперь ничто и никто не препятствует ему в том, чтобы «завоевать» Олю, он испугался. Потому испугался, что Ольга Барабанова была вполне сложившейся личностью. А Станислав Вахтомин на пороге своего тридцатилетия чувствовал себя таким же несерьезным, как в юности. Он по-настоящему сомневался в том, что делает полезное дело; зато он не сомневался, что отстал в развитии от всех своих сверстников.

И может ли он теперь сказать, что не случилось ничего особенного? Станет ли он теперь серьезно утверждать, что в жизни не существует серьезных проблем?