Хорошие люди

— Ты все крепче пускаешь корни в Учкенте.

— Да. И жалею, что тебя нет рядом. А впрочем… Пожалуй, теперь тебе в Учкенте делать нечего. Если бы с самого начала… А теперь — нет. Да и в Ташкенте тебе… — Вениамин сухо закончил: — Оставался бы ты, Стас, здесь…

— Тебя не поймешь, — ответил Станислав. — Сначала ты жалеешь о том, что меня нет в Учкенте, теперь хочешь, чтобы я остался здесь… — Станислав произносил эти слова, не успев, конечно же, выработать своего отношения к предложению друга — так неожиданно прозвучало оно. Но самое первое чувство, которое Станислав испытал, нельзя было назвать приятным, хотя, с одной стороны, забота Вениамина и не могла не вызвать доброго отклика в Вахтоминском сердце. Но Станислав удивился тому, как поворачивается у друга язык говорить подобные вещи. Почему, собственно, Вениамин взял нечто вроде шефства над Станиславом? Когда это случилось в первый раз? И почему он, Станислав Вахтомин, безмолвно это шефство признает? — Нет, Веня. Я сам знаю, что мне делать. Странно, что ты все время пытаешься навязать мне свое мнение.

— Стас, да ты что?!

— Разреши мне самому устраивать свою жизнь. — С каждым новым словом в душе поднималось раздражение — откуда оно взялось? Станислава разозлил менторский тон друга, разозлили мысли о своей никчемности (хоть они и не были в диковинку) и… раздражало вмешательство Вениамина в его личные дела.

— Да ты что, Стас? — повторил Вениамин свой вопрос. — Неужели ты серьезно считаешь, что я хочу повлиять на тебя? Тогда забудь то, что я тебе сказал! Только помни, что именно сейчас ты глубоко ошибся. На этот раз моими словами двигало другое… не забота о тебе, понимаешь? — Не дождавшись ответа, он продолжал: — Но я думал также, что тебе могу сказать все, что хочу сказать.

— Спасибо.

— Ладно, пошли в сад.

Но если Станислав думал, что на этом кончится его сегодняшнее испытание, то он ошибся… Испытания только начинались.

В саду у Барабановых стоял большой круглый стол; Софья Николаевна, тяжело ступая, вышла в сад, расстелила на столе скатерть…

Меньше всего хотелось сейчас Станиславу сидеть рядом с Софьей Николаевной. Настроение испортилось окончательно.

Почему иногда так невыносим оптимизм других? Наверно, потому, что сам ты не имеешь к нему никакого отношения. Чужое веселье всегда раздражает, когда самому тебе не до веселий. Было мгновение, когда Станислав испытал примерно такое же чувство, какое испытывает приговоренный к смерти человек, когда его ведут на казнь сквозь веселящуюся толпу. Как никогда раньше, Станислав испытал свою ненужность. В эти минуты у него было только одно желание — убежать, куда глаза глядят. Никого не видеть и не слышать. Никого и ничего! Но он не мог этого сделать, потому что жизнь человека подчиняется определенным законам — писаным и неписаным; нельзя не соблюдать законы, потому что в противном случае общество отторгнет тебя, как живой организм отторгает чужеродное тело. Станислав не мог сейчас уйти из этого дома — по крайней мере до тех пор, пока не закончится пиршество, которое еще и не начиналось.

И поэтому, когда все сели за стол, Станислав, слушая, что говорит друг, — тот провозглашал первый гост, — перелил водку из своей рюмки в стакан и долил стакан из бутылки. Софья Николаевна скользнула по лицу Станислава молниеносным взглядом и начала преувеличенно внимательно смотреть в рот своему сыну. Геннадий Егорович тоже заметил манипуляции, которые производил Станислав, и подмигнул ему; Шурочка, посмотрев на лицо своего тестя, подмигивающего кому-то, перевела взгляд на гостя, увидела стакан в его руке и понимающе улыбнулась, хотя, конечно, она не могла ничего понять.

— …Именно поэтому, — продолжал говорить Вениамин, — так неожиданно собрались мы за этим столом.

— Хороший тост, — сказала Шурочка, — ты просто оратор! Только я ничего не поняла…

— Я — тоже, — сказал Геннадий Егорович.

— А чего тут не понять, — Софья Николаевна положила Станиславу в блюдце кусочек селедки. — Веня все правильно сказал: надо выпить за человеческие обязанности. — Софья Николаевна пригубила рюмку и поставила ее на стол. — Правильно говорил Веня.

Станислав молчал. Одним махом выпив полстакана водки, он, отрешившись, вслушивался в свой организм, надеясь на то, что сейчас все изменится, что алкоголь быстро сделает свое дело, и от мрачного настроения не останется и следа.

— Что заскучал, Стас? — тихо спросил Вениамин, но все услышали эти его слова и начали смотреть на Станислава.

— Да-а, — многозначительно протянул Геннадий Егорович, — были когда-то и мы рысаками…

Шурочка выпила водку, поперхнулась, покраснела, но почти тут же храбро предложила:

— Давайте еще по рюмочке!

Вениамин взял у нее из рук бутылку, поставил на стол и отчужденным голосом сказал, обращаясь к Софье Николаевне:

— Нет, мама, ты тоже не поняла мой тост. И никто не понял. Если только Станислав… Потому-то он и решил покончить с этим делом единым махом… — Вениамин кивнул на стакан, который Станислав продолжал стискивать в руке… — Да, Стас? Верно я говорю?

— Ты говоришь верно, — ответил Станислав.