Хорошие люди

Это случилось в тот день, когда Клавдий Сергеевич, принимая у Рожкова смену, обнаружил под долбежным станком неубранные опилки. ЧП! Вахтомин схватил Вадима Кирьяновича за рукав, подвел к станку.

— Что это? — трагическим голосом спросил Клавдий Сергеевич.

— Это? — Вадим Кирьянович наклонился, сгреб в ладонь опилки, поднес их к глазам и начал внимательно рассматривать. — По-моему, это последнее, что осталось от бука.

— Все шутишь, Рожков? — С каким бы удовольствием, — если бы он, Вахтомин, был директором комбината или хотя бы начальником цеха, — с каким бы великим удовольствием выгнал бы он с завода этого образованного выскочку! К чертям собачьим! Пусть поищет работу в другом месте. В селе, правда, нет больше деревообработки, но и это даже к лучшему — пусть убирается из села на все четыре стороны! Может быть, нарвется на начальника, который сумеет взять его в ежовые рукавицы, чтобы больше никогда не смог он улыбаться так… так… этой своей мерзкой улыбкой!

Вахтомин, будь его воля, уволил бы половину итээровцев — этих тунеядцев, которым за безделье платят деньги. О, он бы навел порядок. Железная дисциплина — вот что надо! А для того, чтобы сложилась железная дисциплина, требуется твердая рука. Оставил опилки под станком? Выговор! Снова оставил? Выговор с последним предупреждением. В другой раз провинился? Уволить к такой-то матери! И ни один местком ничего сделать не сможет.

Такая вот дружная компания мыслишек образовалась у него в голове, и ни одна из них не могла сделать Вахтомина благоразумным.

Между тем Рожков говорил:

— Ну, что вы, в самом деле, Клавдий Сергеевич! Я пошутил… Извините, не досмотрел. Я накажу виновного.

— Что толку от вашего наказания, — взорвался Вахтомин. — Ты вообще позволяешь себе столько, что…

— Отец, что случилось? — рядом остановился сын.

— Что? А вот смотри, что! — еще больше взвинтился Вахтомин, почувствовав, что появился новый свидетель.

— Это? Пустяки, не нервничай, сейчас уберу. Две минуты.

— Вот и вся проблема, — сказал Вадим Кирьянович.

— Да? Вся? Какой ты быстрый, Рожков. Распустил смену и «вся проблема»?

Рожков, все так же улыбаясь, снова произнес умиротворительные слова:

— Клавдий Сергеевич, ради бога, не делайте из мухи слона. Сейчас Станислав все уберет…

— Перестань, отец. Вот, убираю. Видишь?

— Убираешь? А кто мне заплатит за простой смены?

— Я тебе лично заплачу, — необдуманно пошутил Станислав. — С зарплаты.

— Что?! — Вахтомин как-то странно дернул плечом. — Ты заплатишь? Мне? Ах ты, молокосос, думаешь, взрослым стал, самостоятельным, и тебе все с рук сойдет? Ах ты… Небось, и станок этот твой?

Станислав не слушал больше отца. Побледнев, он швырнул ему под ноги рукавицы и пошел вон из цеха.

— Ты у меня достукаешься! — крикнул Вахтомин вслед сыну. — Я тебе так швырну, что чертям станет тошно! Да, молокосос ты! Сопляк! Слышишь? Мо-ло-ко-сос!..

Вахтомин не в силах был унять свой гнев. Гнев ослепил его. Он начал бегать от станка к станку, приседать, совать под станок руку и кричать:

— Вот!.. И вот!.. И пыль!.. Грязь!.. Вот!..

И вдруг Клавдий Сергеевич увидел, что Рожкова рядом нет, и вообще в цехе его нет, и только рабочие, столпившиеся у ворот, молчаливо смотрят на него и улыбаются. Вахтомин шагнул к ним:

— А вы чего рты раззявили? Работнички, мать вашу так и разэтак!..

— А вы не материтесь, — хмуро сказал один из них. — Чего вы материтесь?

— Молчать! — почти обессилев от бешенства, закричал Вахтомин.

— Мы жаловаться будем, — сказал тот же рабочий и направился вон из цеха. За рабочим потянулись и другие.

— Куда? — снова закричал Вахтомин. — А работать кто будет?

Но никто не повернулся в его сторону.

Клавдий Сергеевич побежал в контору; обогнав рабочих, он ворвался в кабинет директора:

— Владимир Петрович, рабочие отказываются!.. Бунт!.. Забастовка!..

— Какой бунт? О чем вы, Клавдий Сергеевич? — Директор комбината Владимир Петрович Орлов был спокойным человеком. Он снял и протер свои очки, рукой указал Вахтомину на стул. — Садитесь и рассказывайте.

Волнуясь и захлебываясь словами, Вахтомин рассказывал о случившемся, упомянул имя Рожкова, нарисовал картину безобразий, которые творятся в смене Вадима Кирьяновича, и призвал директора комбината немедленно уволить этого человека. Взашей надо гнать Рожкова и поскорее!

Владимир Петрович слушал мастера, не перебивая его. Прикрыв глаза, он легонько кивал словам Вахтомина, словно во всем соглашался с ним. Орлов был лыс, грузен, малоподвижен. Он хорошо одевался, а Вахтомин с детства боялся людей, которые хорошо одеваются. Он не мог бы сказать точно, чего именно он боится. Он робел перед строгими костюмами, галстуками и шляпами. Вот так он оробел на минуту, увидев костюм на Станиславе.

В кабинете появилась секретарша:

— Владимир Петрович, там рабочие пришли.

— Сегодня не приемный день, — ответил директор.

— Они говорят, что очень важное дело. Как раз они из смены товарища Вахтомина.

Владимир Петрович выпрямился в кресле:

— Вот как? Пусть входят.

Владимир Петрович, — Вахтомин заволновался, — да они вам сейчас всякого такого наговорят…