Хорошие плохие чувства. Почему эволюция допускает тревожность, депрессию и другие психические расстройства

Биолог из Мичиганского университета Ричард Александер, написавший одну из первых книг об эволюции человеческой нравственности[510], рассказывал, как пытался убедить наставника в своей альтруистичности, упомянув, что сошел с дорожки, пропуская колонну муравьев. «Может, это и был альтруистичный поступок, – ответил наставник, – пока ты не начал им хвастаться».

Другим претит сама мысль о том, что социальное взаимодействие нужно лишь для продвижения собственных интересов. Я спрашивал многих верующих, почему они выступают против преподавания эволюционной биологии. Чаще всего мне отвечали, что эта доктрина уничтожает мотивацию к нравственному поведению. Однако эти опасения не подтверждаются. Вероятность развестись, попасть в тюрьму или как-то иначе нарушить правила социума у неверующего ничуть не выше, чем у верующего[511],[512],[513]. Тем не менее многие заявляли мне, что именно вера в бога позволяет им сдерживать свои эгоистичные порывы. Что ж, если им помогает, отлично, зачем что-то менять.

Джорджа Уильямса его собственная идея тревожила еще больше, чем остальных. Не один год размышляя над ее значением для общества, он пришел к самому неутешительному выводу: «Естественный отбор… можно честно признать направленным на максимизацию недальновидного эгоизма. ‹…› Я считаю нравственность случайным, лишь в силу бесконечной тупости “родителя” появившимся на свет отпрыском некоего биологического процесса, который в норме противоречит проявлению подобного свойства»[514]. Ирония в том, что сам Джордж – человек исключительных нравственных качеств. Он мог бы устроить скандал и доказать, что является основоположником идеи родственного отбора, предъявив статью 1957 года, над которой трудился вместе со своей женой Дорис[515], но он этого делать не стал. И в нашей совместной работе он всегда щедро делился идеями и находками. Но при этом он не видел другой логики, кроме той, что естественный отбор формирует поведение с прицелом на максимизацию индивидуальной приспособленности[516].

Меня ему убедить в истинности этой логики так и не удалось, хотя мы беседовали об этом неделями. Возможно, принять жестокую правду мне помешал культурный багаж. Как внук миссионеров, в детстве постоянно бывавший в церкви, я привык считать, что большинство людей обладает высокими нравственными качествами от рождения. Выбрав профессию, нацеленную на помощь другим, я перевидал несчетное количество людей, мотивированных к тому, чтобы поступать как подобает. Работа с пациентами, страдающими тревожными расстройствами, еще больше укрепила (или исказила) мои представления о человеческой природе. В большинстве своем такие пациенты – нерешительные, застенчивые, робкие и совестливые люди, изо всех сил старающиеся оправдывать ожидания социума. Дальнейший опыт немного спустил меня с небес на землю. Раньше я и представить не мог, что кто-то способен, глядя тебе прямо в глаза, давать обещание, которое не собирается выполнять. Но, как и все остальные, я буду горой стоять за свои коренные убеждения, поэтому в моей копилке гораздо больше нравственных поступков и желания сделать что-то хорошее для окружающих, чем примеров обмана и проявлений эгоизма. Другим жизнь преподавала совершенно иные и гораздо более жестокие уроки.

Пытаясь разрешить противоречие между теорией и жизненными наблюдениями, я пополнил легион ученых, искавших эволюционные истоки сотрудничества и нравственных эмоций. Объяснений предлагалось множество, но большинство авторов продвигали каждый свое. В стремлении все упростить мы, наоборот, создаем ненужные сложности, когда – как и в нашем случае – верных причин может быть несколько и все они так или иначе дополняют общую картину. Но честно предупреждаю: в обзоре объяснений, к которому мы сейчас перейдем, важны многие, а я, как почти все мои коллеги, отдам преимущество одному.

Для начала – краткая выжимка из гипотез, касающихся эволюционных причин сотрудничества. (1) Преимущество для групп неродственных особей не может объяснить формирование у людей высокосоциальных способностей. (2) Значительная часть альтруистичного поведения объясняется преимуществами для родственников, имеющих общие гены. (3) Немалая часть предположительного сотрудничества между не состоящими в родстве заключается в том, что человек старается для себя, но его действия попутно приносят пользу другим. (4) Обширное сотрудничество между не состоящими в родстве в основном представляет собой взаимный обмен услугами. (5) Системы взаимообмена формируют ресурсоемкие качества, отвечающие за создание хорошей репутации. (6) Предшествующие пять объяснений охватывают значительную часть поведения основной массы живых организмов, но исчерпывающими их назвать нельзя. Тем не менее, пусть они и не объясняют полностью нашу способность к ответственному и нравственному поведению, для науки это огромный шаг вперед. Ряд дополнительных важных объяснений дают культурный групповой отбор, преданность и социальный отбор. Но прежде еще немного о групповом отборе.