Читаем Хорошие плохие книги полностью

«Раффлз» не в меньшей степени, чем «Большие ожидания» или «Красное и черное», является историей о снобизме, сюжет очень выигрывает от того, что Раффлз занимает довольно высокое положение в обществе. Менее тонкий автор сделал бы «грабителя-джентльмена» пэром или по меньшей мере баронетом. Но Раффлз по происхождению принадлежит лишь к верхушке среднего класса и принят в аристократических кругах только благодаря личному обаянию. «Мы вращаемся в Обществе, но не принадлежим к нему», – говорит он Банни ближе к концу книги; и еще: «Я стал вхож в него благодаря крикету». И он, и Банни принимают ценности «Общества» безоговорочно и укоренились бы в нем, окончательно остепенившись, если бы только им удалось сорвать большой куш. Но крах, который постоянной угрозой нависает над ними, тем чернее, что их «принадлежность» весьма сомнительна. Герцог, отбывший тюремный срок, по-прежнему остается герцогом, а вот просто светский человек, однажды скомпрометировав себя, перестает быть «светским» навсегда. В заключительных главах книги, когда Раффлз уже разоблачен и живет под чужим именем, наступают «сумерки богов», возникает атмосфера, сходная с той, какая описана Киплингом в стихотворении «Джентльмен в драгунах»:


Да, драгун на службе горькой, хоть езжал своей шестеркой,

Но зря, дружок, он жизнь прожег свою…[98]


Теперь Раффлз безвозвратно принадлежит к когорте тех, кто «проклят во веки веков»[99]. Он по-прежнему может успешно совершать грабежи, но обратный путь в Рай, то есть на Пикадилли и в M.C.C.[100], для него закрыт навсегда. Согласно кодексу чести выпускников частных привилегированных школ, в такой ситуации существует единственный способ реабилитировать себя: погибнуть в сражении. Раффлз погибает в бою с бурами (опытный читатель предвидел бы это с самого начала), и в глазах как Банни, так и автора это отменяет все его преступления.

Как Раффлз, так и Банни, разумеется, лишены каких бы то ни было религиозных убеждений, да и настоящего этического кодекса у них, в сущности, нет – есть лишь некие правила поведения, которым они полуосознанно следуют. Но именно здесь кроется глубокое моральное расхождение между «Раффлзом» и «Нет орхидей». Раффлз и Банни, в конце концов, джентльмены, и для них невозможно нарушить те нормы поведения, которые они признаю́т. Какие-то поступки для них просто «недопустимы», и у них даже мысли не возникает совершить их. Например, Раффлз никогда не нарушит правил гостеприимства. Он может совершить грабеж в доме, куда приглашен в качестве гостя, но жертвой будет лишь такой же гость, как он сам, хозяин – никогда. Он не пойдет на убийство[101] и по мере возможности будет избегать насилия, предпочитая грабить без оружия. Дружба для него священна, и он ведет себя по-рыцарски, хотя и не высокоморально, с женщинами. Он способен на дополнительный риск ради «спортивного интереса», а иногда даже из эстетических побуждений. И, что превыше всего, он пламенный патриот. Он отмечает шестидесятилетний юбилей царствования Виктории («Банни, шестьдесят лет нами правит, несомненно, самый замечательный монарх, какого видел свет»), послав королеве по почте старинный золотой кубок, украденный им в Британском музее. Он крадет – отчасти по политическим причинам – жемчужину, которую германский император посылает одному из врагов Британии, а когда разражается бурская война, все его мысли сосредоточиваются на том, как попасть на передовую. На фронте он разоблачает шпиона ценой собственного разоблачения и геройски погибает от бурской пули. Этой комбинацией преступности и патриотизма он напоминает своего почти современника Арсена Люпена, который тоже одурачивает германского императора и искупает свое очень грязное прошлое, записавшись в иностранный легион.

Перейти на страницу:

Все книги серии Оруэлл, Джордж. Сборники

Все романы в одном томе
Все романы в одном томе

В этот сборник – впервые на русском языке – включены ВСЕ романы Оруэлла.«Дни в Бирме» – жесткое и насмешливое произведение о «белых колонизаторах» Востока, единых в чувстве превосходства над аборигенами, но разобщенных внутренне, измученных снобизмом и мелкими распрями. «Дочь священника» – увлекательная история о том, как простая случайность может изменить жизнь до неузнаваемости, превращая глубоко искреннюю Веру в простую привычку. «Да здравствует фикус!» и «Глотнуть воздуха» – очень разные, но равно остроумные романы, обыгрывающие тему столкновения яркой личности и убого-мещанских представлений о счастье. И, конечно же, непревзойденные «1984» и «Скотный Двор».

Джордж Оруэлл , Френсис Скотт Кэй Фицджеральд , Фрэнсис Скотт Фицджеральд , Этель Войнич , Этель Лилиан Войнич

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза / Прочее / Зарубежная классика

Похожие книги

Марсианин
Марсианин

Никто не мог предвидеть, что строго засекреченный научный эксперимент выйдет из-под контроля и группу туристов-лыжников внезапно перебросит в параллельную реальность. Сами туристы поначалу не заметили ничего странного. Тем более что вскоре наткнулись в заснеженной тайге на уютный дом, где их приютил гостеприимный хозяин. Все вроде бы нормально, хозяин вполне продвинутый, у него есть ноутбук с выходом во Всемирную паутину, вот только паутина эта какая-то неправильная и информацию она содержит нелепую. Только представьте: в ней сообщается, что СССР развалился в 1991 году! Что за чушь?! Ведь среди туристов – Владимир по прозвищу Марсианин. Да-да, тот самый, который недавно установил советский флаг на Красной планете, окончательно растоптав последние амбиции заокеанской экс-сверхдержавы…

Александр Богатырёв , Александр Казанцев , Клиффорд Дональд Саймак , Энди Вейер , Энди Вейр

Фантастика / Боевая фантастика / Космическая фантастика / Попаданцы / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия
Анекдот как жанр русской словесности
Анекдот как жанр русской словесности

Судьба у русского анекдота крайне сложная и даже истинно драматическая. Целые столетия его упорно старались не замечать, фактически игнорировали, и это касается и народного анекдота, и анекдота литературного. Анекдот как жанр не существовал.Ефим Курганов, автор нескольких книг по теории и истории литературного анекдота, впервые в филологической науке выстраивает родословную русского анекдота, показывает, как этот жанр расцветал в творчестве Пушкина, Гоголя, Лескова, Чехова, Довлатова. Анекдот становится не просто художественным механизмом отдельных произведений, но формирует целую образную систему авторов, определяет их повествовательную манеру (или его манеру рассказа). Чтение книги превращается в захватывающий исследовательский экскурс по следам анекдота в русской литературе, в котором читатель знакомится с редкими сокровищами литературных анекдотов, собранных автором.Входит в топ-50 книг 2015 года по версии «НГ–Ex Libris».

Ефим Яковлевич Курганов

Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия
Эссеистика
Эссеистика

Третий том собрания сочинений Кокто столь же полон «первооткрывательскими» для русской культуры текстами, как и предыдущие два тома. Два эссе («Трудность бытия» и «Дневник незнакомца»), в которых экзистенциальные проблемы обсуждаются параллельно с рассказом о «жизни и искусстве», представляют интерес не только с точки зрения механизмов художественного мышления, но и как панорама искусства Франции второй трети XX века. Эссе «Опиум», отмеченное особой, острой исповедальностью, представляет собой безжалостный по отношению к себе дневник наркомана, проходящего курс детоксикации. В переводах слово Кокто-поэта обретает яркий русский адекват, могучая энергия блестящего мастера не теряет своей силы в интерпретации переводчиц. Данная книга — важный вклад в построение целостной картину французской культуры XX века в русской «книжности», ее значение для русских интеллектуалов трудно переоценить.

Жан Кокто

Документальная литература / Культурология / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное