Хорошие плохие книги

Были люди, которые по прочтении романа «Нет орхидей» говорили мне: «Это чистый фашизм». И это верное определение, хотя книга не имеет ни малейшего отношения к политике и очень малое – к общественным и экономическим проблемам. Она имеет такое же отношение к фашизму, как, скажем, романы Троллопа имели к капитализму девятнадцатого века. Это мечта, свойственная тоталитарному веку. Воображаемый мир гангстеров Чейза, в сущности, представляет собой дистиллированную версию современной политической сцены, где такие действия, как бомбардировки мирного населения, взятие заложников, пытки с целью добиться признания, тайные тюрьмы, казни без суда, избиения резиновыми шлангами, утопление в выгребных ямах, систематическая фальсификация документов и статистики, предательство, подкуп и измена родине, считаются нормальными, морально нейтральными и даже достойными восхищения деяниями, если совершаются они масштабно и смело. Средний человек прямо политикой не интересуется, и ему хочется, чтобы текущие мировые события были переведены в книге в форму простого рассказа о конкретных людях. Его могут заинтересовать Слим и Феннер[110], но не ГПУ и гестапо. Люди обожают власть в той форме, в какой способны ее понять. Двенадцатилетний мальчик обожает Джека Демпси[111]. Взрослый человек из трущоб Глазго – Аль Капоне. Честолюбивый студент коммерческого колледжа – лорда Наффилда[112]. Читатель журнала «Нью стейтсмен» – Сталина. Между этими категориями граждан есть разница в интеллектуальной зрелости, но не в моральных устоях. Тридцать лет назад герои популярной литературы не имели ничего общего с гангстерами и детективами мистера Чейза, и идолы английской либеральной интеллигенции тоже были сравнительно симпатичными фигурами. Между Холмсом и Феннером, с одной стороны, и между Авраамом Линкольном и Сталиным – с другой пролегают одинаково глубокие пропасти.

Не стоит делать далеко идущие выводы из успеха книг мистера Чейза. Возможно, это отдельный феномен, порожденный смесью тоски и жестокости войны. Но если такие книги хорошо приживутся в Англии, а не останутся просто полупонятым импортом из Америки, тогда появятся серьезные основания для тревоги. Выбрав «Раффлза» в качестве фона для разговора о романе «Нет орхидей», я намеренно взял произведение, которое по меркам своего времени считалось двусмысленным. У Раффлза, как я уже указывал, нет настоящего морального кодекса, нет религиозных убеждений и, безусловно, нет никакого общественного сознания. Единственное, что у него есть, – это набор рефлексов – так сказать, нервная система джентльмена. Придайте импульс тому или иному из его рефлексов (назовем их «спорт», «приятельство», «женщина», «король и страна» и т. п.) – и вы получите предсказуемую реакцию. В книгах мистера Чейза нет джентльменов и нет табу. Полная свобода, Фрейд и Макиавелли – на пороге. Сравнивая мальчишескую атмосферу первой книги с жестокостью и развращенностью второй, начинаешь понимать, что снобизм, как и лицемерие, все же худо-бедно препятствуют поведению, значение которого с общественной точки зрения недооценено.

28 августа 1944 г.; «Горизонт», октябрь 1944 г.; «Политика», ноябрь 1944 г.

Хорошие плохие книги

Недавно некий издатель заказал мне предисловие к переизданию романа Леонарда Меррика. Это издательство, судя по всему, собирается выпускать длинную серию второстепенных полузабытых романов двадцатого века. Ценная затея в наши бескнижные дни, и я почти завидую тому, чьей работой будет рыться на трехпенсовых лотках в поисках любимых книг своего детства.

Разновидность книг, похоже, больше не выпускаемых в наши дни, но в конце девятнадцатого и начале двадцатого века издававшихся в немереном количестве, это книги, которые Честертон назвал «хорошими плохими книгами»: они не имеют никаких литературных претензий, но люди продолжают их читать даже тогда, когда более серьезные произведения оказываются давно забытыми. Очевидно, что выдающимися в этой категории сочинениями являются истории о Раффлзе и Шерлоке Холмсе, удержавшие свое место в литературе, когда бесчисленные «проблемные романы», «человеческие документы» и «суровые обвинения», вынесенные тому или иному явлению, канули в заслуженное забвение. (Кто лучше сохранился – Конан Дойль или Мередит?) Почти на тот же уровень я бы поставил ранние рассказы Р. Остин Фримена[113] – «Пение костей», «Глаз Осириса» и другие, сборник рассказов «Макс Каррадос» Эрнеста Брамы[114], а чуть снизив планку, – страшные тибетские истории Гая Бутби[115] «Тайна доктора Николя», представляющие собой что-то вроде школьной версии «Путешествий в Татарию» Гюка[116]: реальное путешествие в Центральную Азию превращено здесь в зловещую пародию.