Хорошие плохие книги

Уродливость мирного соглашения, навязываемого сейчас Германии, настолько, насколько за него ответственна широкая публика в нашей стране, проистекает из неспособности этой публики заранее понять, что наказание врага не принесет удовлетворения. Мы молча смирились с такими преступлениями, как изгнание всех немцев из Восточной Пруссии – преступлениями, которые порой мы были не в состоянии предотвратить, но против которых могли хотя бы протестовать, – потому что немцы разозлили и напугали нас и мы были уверены: когда мы их одолеем, мы не станем испытывать к ним жалости. Мы настойчиво проводим такую политику или позволяем другим проводить ее от нашего имени из-за неопределенного чувства, что, решив наказать Германию, мы должны делать это, не отступая. На самом деле в нашей стране острой ненависти к Германии осталось не много, и я бы не удивился, узнав, что еще меньше ее осталось в оккупационных войсках. Лишь садистское меньшинство, чья жестокость подпитывается из тех или иных источников, проявляет обостренный интерес к травле военных преступников и предателей. Если вы спросите среднего обывателя, какие обвинения следует предъявить в суде Герингу, Риббентропу и прочим, он не сможет ответить вам. Каким-то образом наказание этих монстров перестает быть привлекательным, когда становится возможным: более того, пойманные и посаженные под замок, они почти перестают быть монстрами.

К сожалению, зачастую требуется какое-то конкретное событие, чтобы человек осознал свои истинные чувства. Вот еще одно воспоминание из Германии. Всего через несколько часов после взятия Штутгарта французской армией мы с одним бельгийским журналистом вошли в город, в котором еще царила суматоха. Всю войну бельгиец вел репортажи для европейской службы Би-би-си и, как почти все французы и бельгийцы, более жестко относился к «бошам», чем англичане и американцы. Все главные мосты в городе были взорваны, и нам пришлось идти по маленькому пешеходному мостику, который немцы, судя по всему, изо всех сил старались защищать до последнего. У подножия лесенки, ведущей на мост, на спине лежал мертвый немецкий солдат. Лицо у него было желтым, как воск. Кто-то положил ему на грудь букетик сирени, которая пышно цвела повсюду.

Когда мы проходили мимо, бельгиец отвернулся, а когда отошли на приличное расстояние от моста, признался мне, что первый раз видел вблизи мертвого человека. Думаю, ему было лет тридцать пять, и уже четыре года он занимался военной пропагандой на радио. Через несколько дней после этого его отношение к происходящему уже сильно отличалось от прежнего. Он с отвращением смотрел на разбомбленный город и унижения, которым подвергали немцев, и однажды даже вмешался, чтобы предотвратить особенно отвратительный акт мародерства. Когда мы уходили, он отдал остатки кофе, имевшегося у нас с собой, немцам, у которых мы квартировали. Еще за неделю до того его, наверное, шокировала бы сама мысль о том, чтобы поделиться кофе с «бошем». Но его отношение, по его собственным словам, изменилось при виде «ce pauvre mort»[137] у моста: до него вдруг дошло, что значит война на самом деле. Тем не менее, войди мы в город каким-нибудь другим путем, ему, вероятно, так и не довелось бы увидеть ни одного трупа из, вероятно, двадцати миллионов, которые оставила эта война.

«Трибюн», 9 ноября 1945 г.

Торжество открытого огня

Очень скоро период возведения на скорую руку сборных типовых домов закончится, и Британия энергично примется за крупномасштабное строительство постоянного жилья.

Тогда станет необходимо решить вопрос о том, какой вид отопления мы хотим иметь в домах, и можно заранее быть уверенным, что немногочисленное, но шумное меньшинство захочет избавиться от старомодных угольных каминов.

Эти люди – они также обожают самобалансирующиеся стулья из газопроводных труб[138], столы со стеклянными столешницами и считают приспособления, облегчающие труд, самоцелью – будут доказывать, что угольные камины неэкономны, неэффективны и от них много грязи. Они будут убеждать, что таскать по лестницам ведра с углем утомительно, а вычищать по утрам золу – крайне неприятное занятие, и непременно напомнят, что атмосфера наших городов стала намного грязнее из-за тысяч дымящих вытяжных труб.

Все это, безусловно, правда, но она сравнительно маловажна, если думать о жизни, а не только о том, как избавиться от хлопот.

Я не утверждаю, будто угольные камины – единственно возможная форма отопления, я говорю лишь о том, что в каждом доме или квартире должен быть хотя бы один камин, вокруг которого могла бы собираться семья. В нашем климате следует приветствовать все, что тебя согревает, и в идеале все системы обогрева должны быть установлены в каждом доме.

Комнатам, предназначенным для любого вида работы, лучше всего подходит центральное отопление. Оно не требует особых забот и, поскольку равномерно обогревает всю площадь, позволяет расставлять мебель соответственно рабочим нуждам.