У меня такое ощущение, будто я отрицаю собственную личность… Личность итальянки, наслаждающейся едой и вином. По вкусовым ощущениям я не скучаю, я скучаю по ощущению праздника и релаксации, которые сопровождают бокал вина. Однако я действительно чувствую себя лучше, не выпивая дома в будни по одному‑два бокала. Вчера вечером мне пришлось убеждать Тома не открывать бутылку вина, потому что я понимала, что захочу выпить! Он согласился. Я действительно удовлетворена тем, что держу ситуацию под контролем.
Идентичность обладает огромной властью над нашими привычками. Когда я рассказала одной подруге о своей низкоуглеводной диете, она покачала головой и ответила:
– Это не для меня. Я не хочу выглядеть этакой привередой, которая говорит: «этого я не ем» или «этого я не делаю».
– Но когда приходишь к кому‑нибудь в гости, ты могла бы делать исключения в своих правилах.
– А ты так делаешь?
– Нет, – признала я, – я придерживаюсь правил. Мне все равно, сочтут ли меня привередой, я и
– Это не про меня, я из тех, кто ест все.
– На самом деле это становится проблемой только тогда, когда твоя непривередливая идентичность конфликтует с чем‑то еще – например, с другим способом питания. Для меня это нетрудно, потому что я получаю огромное удовольствие, говоря людям: «Я из тех низкоуглеводных фанатиков, о которых вы читаете в журналах».
Теперь, определив идею, я начала подмечать роль идентичности во многих ситуациях, связанных с привычками.
– Мы с мужем отчаянно нуждаемся в том, чтобы ложиться спать пораньше, – рассказала мне подруга. – Мы засиживаемся допоздна, а вставать приходится рано – из‑за ребенка. И мы живем в состоянии хронической усталости, все время говорим, что будем ложиться раньше, но никогда этого не делаем.
– А чем вы обычно занимаетесь по вечерам?
– Около одиннадцати мы приходим в кухню, едим орехи или сыр и разговариваем.
– Очень мило!
– Да, – подтвердила она, а потом добавила, и ее слова послужили ключом к разрешению проблемы: – Я знаю, что нам следовало бы быть ответственными родителями и отправляться спать. Но мы держимся за этот последний кусочек нашей взрослой жизни – все, что осталось от того времени, пока у нас не было ребенка. Просто отправляться в постель до полуночи – это такая…
Суть в том, что изменение привычки становится гораздо более трудным делом, если она означает изменение или утрату какого‑то аспекта нас самих. Я сожалею об утрате даже самых тривиальных привычек, определяющих идентичность. Например, у меня многие годы не было дамской сумочки. Мне нравилось быть «такой женщиной, которая не носит дамскую сумочку», и я все время откладывала покупку сумочки, хотя во многих ситуациях иметь при себе сумку было бы гораздо удобнее, чем ходить повсюду с рюкзаком. И отказ от этой части себя стоил мне неприятных ощущений, несмотря на то что это была совсем крохотная часть моей индивидуальности.
Исследования показывают, что мы склонны верить в то, что говорим о себе сами, и в наши описания собственных взглядов и индивидуальности, а следовательно, и привычек. Если я утверждаю, что «я ленива» или «я не могу устоять перед распродажей», – эти установки влияют на мои поступки.
Нередко мы описываем один и тот же атрибут в позитивном или негативном ключе. Например, человек может считать себя: совестливым или просто излишне тревожным; творчески спонтанным или чересчур импульсивным; гурманом или обжорой; энергичным или суетливым. Взгляд на себя может помочь сформировать те привычки, которые нам нужны.
Многие годы я считала себя человеком, который «ненавидит физические упражнения», но в какой‑то момент до меня дошло, что я терпеть не могу
В ходе одного исследования группе зарегистрированных избирателей задали вопрос: «Насколько важно голосование?», а другую группу спросили: «Насколько важно для вас быть избирателем?» И представители второй группы активнее принимали участие в следующих выборах, потому что признавали: мол, «вот такой я человек – активный избиратель», – а не просто подтвердили важность голосования как некой абстрактной задачи.