Хорошие собаки до Южного полюса не добираются

– Шлёпик, пошли! – И по тону Щенка я понял, что медлить не стоит, разве что мне хочется получить по носу.

Ну что ж, спасибо за кормежку, фру Торкильдсен. Спасибо за прогулки. И за почесуху. Спасибо за то, что вы понимали, и за то, чего не понимали. Спасибо за то, что вы меня любили. Спасибо за коричные рогалики. И блины с мясом и коричневой подливой. Грустно, что после того, как Майор ушел, вы перестали их готовить, но сейчас чего уж. Спасибо, что вы заботились о Майоре. Спасибо, что сводили меня в музей с полярной шхуной. Спасибо, что не прикончили меня и не набили опилками. Спасибо, что разрешали мне спать где хочется. Спасибо за чудесный зеленый мячик, который пищит «пип-пип!». Спасибо за бумажных волчков. Спасибо, что вы были добрая.

Я ничего не позабыл?

Наверняка позабыл. Но ничего не поделаешь – собачья память смахивает на Вселенную, так уж оно сложилось.

Если бы фру Торкильдсен попросили вложить всю свою мудрость в один-единственный совет, то – это я знаю – она сказала бы: «Веди себя хорошо!»

Мне она это неоднократно говорила. И я буду стараться, хотя это сказать легко, а сделать – как раз наоборот. Обычно как бывает – разгрызешь ботинок и только потом до тебя дойдет, что ты набезобразничал.

Из ушей у Щенка торчали наушники. Щенок вел машину и говорил по телефону, а я голодал.

– Без изменений, – сказал он, – она жива и не жива.

– Я отчасти согласен… – начал было я, но Щенок меня перебил:

– Непонятно. Шлёпик, как ее увидел, чуть из шкуры не выпрыгнул, но я не уверен, что она его вообще заметила… Нет, никаких изменений… Я сегодня разговаривал с полицейскими…

Что ж такое, слова вставить не дает, да и вообще невесть что несет.

– Они наконец решили, что больше ничего предпринимать не станут… Оружие конфискуют, и на этом все. Никаких штрафов, ничего… Да, еду домой… Скоро увидимся… Пока.

В машине стало тихо, но Щенку это, похоже, совсем не понравилось, потому что он принялся тыкать на кнопки и подкручивать какие-то ручки, пока машина не заиграла музыкой. О господи. Впрочем, к счастью, это регги. Регги – это такая музыка без народных инструментов. Щенок снова заговорил. Заговорил бодро и весело, заговорил со мной!

– Ты, Шлёпик, небось и не знал, что кормилица твоя таскает в сумке револьвер!

Кормилица? Это еще кто? Но вместо того, чтобы дать мне возможность ответить, Щенок продолжал:

– Вот и мы тоже не знали…

Регги закончилось, и на смену песне пришла реклама. Реклама мази от геморроя! Не иначе, это знак.

– Мама ходила по городу со стволом в сумке! Шлёпик, она тебя убить могла! Достала бы «смит-энд-вессон» и пустила тебе пулю в голову. Как тебе такой заголовок: «Пьяная старушка пристрелила собаку!»?

В жизни не поверю, чтобы фру Торкильдсен такое сотворила. Да она скорее бы себе пулю в голову пустила, чем мне. В этом разница между Маргретой Торкильдсен (урожденной Лие) и Руалем Энгельбрегтом Гравнингом Амундсеном.

«Я не боюсь смерти, – говорила фру Торкильдсен, – а каждый раз, когда я, маленькая и напуганная, просыпаюсь посреди ночи, забыв, что я не боюсь смерти, то напоминаю себе, что самое ужасное для меня прямо сейчас – это чересчур долгая жизнь».

Утром этого богатого на события дня я проснулся, запертый в клетке. А под конец дня меня заперли в машине. Определенный прогресс в этом есть, но меня он не радует. Даже верится с трудом. Вроде ничего плохого я не натворил, но в итоге один как перст сижу голодный в машине посреди ночи.

– Нет! – запретил Щенок, когда машина остановилась возле дома и я попытался выйти следом за ним. – Сиди тут. Место!

Хлоп!

Этот приказ меня неприятно удивил, но я даже в самых диких фантазиях не представлял, что так закончится моя жизнь. Осталось совсем чуть-чуть. Еще немного – и я стану следующей собакой, о которой напишут, что она умерла мучительной смертью в машине от перегрева. В этом я уверен. Взойдет солнце, салон нагреется, и суп сварится, или, точнее говоря, это я сварюсь. Хот-дог. Чтобы прикончить собаку, вовсе необязательно браться за револьвер или топор, достаточно не опустить стекло и лишить бедолагу воздуха. Здесь подняты все стекла, и хотя собачьи таланты планировать и предвидеть будущее весьма ограничены, я тем не менее понимаю, что меня ждет адок. Здесь уже адок.

К счастью, когда в жизни случается адок, существует один прием, которым фру Торкильдсен владела до кончиков своих изуродованных артритом пальцев: если в спину тебе впивается гвоздь, сдвинься чуток – и все пройдет. Подумай о чем-нибудь еще. Поэтому хорошо, когда у тебя есть о чем подумать.

В Антарктике больше нет собак. Всего одна черта – и полярное путешествие закончилось. Спустя почти сотню лет. С собаками вход воспрещен. И ничего не поделаешь. Континент достался пингвинам-извращенцам и тупым тюленям.