Хорошие жены

Бал представлял великолепное зрелище: дух праздника овладел всеми, рождественское веселье сделало сияющими все лица, счастливыми сердца, легкими ноги. Музыканты с увлечением водили смычками, трубили и барабанили, танцевали все, кто мог, а те, кто не мог, с жаром восхищались другими. По залу порхали девочки Дэвис; Джоунзы резвились, точно стадо юных жирафов. Сияющий секретарь барона проносился как метеор с кокетливой француженкой, метущей пол своим розовым шлейфом. Сиятельный тевтон[104] нашел наконец накрытый к ужину стол и был счастлив, заказывая по порядку все блюда, указанные в меню, и ужасая официантов производимыми опустошениями. Но славой покрыл себя в тот вечер друг императора – он танцевал все, умел или не умел, вводя импровизированные пируэты в незнакомые ему фигуры танцев. Было приятно видеть юношескую непринужденность этого полного человека: хоть ему и приходилось «носить свой вес», он скакал, как резиновый мячик. Он бегал, летал, выделывал ногами курбеты, лицо его пылало, лысина сияла, фалды фрака отчаянно развевались, лакированные бальные туфли прямо-таки мелькали в воздухе, а когда музыка умолкала, он вытирал пот со лба и улыбался своим партнершам, как французский Пиквик[105] без очков.

Эми и ее поляк отличались равным энтузиазмом, но куда большей грацией, и Лори заметил, что невольно считает в такт с ритмичными движениями белых туфелек, порхающих так неутомимо, словно на них были крылья. Когда маленький Владимир наконец оставил ее, с уверениями, что «очень жаль покидать бал так рано», она решила отдохнуть и посмотреть, как перенес наказание ее рыцарь-изменник. Оно и в самом деле принесло пользу, ибо в двадцать три приятное общество – бальзам для раненых чувств, очарование красоты, света, музыки и движения заставляет нервы трепетать, кровь кипеть, душу радоваться. У Лори был вполне проснувшийся вид, когда он поднялся, чтобы уступить ей свое место. А когда он отошел, чтобы принести ей ужин, она сказала себе с улыбкой: «Ага, я знала, что ему это будет полезно».

– Ты выглядишь как бальзаковская «femme peinte par elle-même»[106], – заметил он, обмахивая ее веером, который держал в одной руке, а другой поднося ей чашку кофе.

– Мои румяна не стираются. – Эми потерла пылающую щеку и показала ему белую перчатку с простодушной серьезностью, заставившей его рассмеяться вслух.

– Как называется эта ткань? – спросил он, касаясь складки ее платья, которую отнесло движением воздуха ему на колено.

– Иллюзия.

– Хорошее название. Очень красивая ткань – недавно появилась, да?

– Все это старо как мир. Ты видел эту ткань на десятках девушек, но никогда не замечал, что она красива, до сих пор, stupide![107]

– Причина в том, что никогда прежде я не видел ее на тебе.

– Без комплиментов, это запрещено. Сейчас мне больше нужен кофе, чем комплименты. И не сиди развалясь, меня это раздражает.

Лори сел прямо и покорно принял от нее пустую тарелку, чувствуя странное удовольствие от того, что им командует «маленькая Эми». Что же до нее, она утратила прежнюю робость и испытывала непреодолимое желание третировать его, как девушки имеют восхитительное обыкновение делать, когда мужчины, эти «венцы творения», проявляют какие-либо признаки покорности.

– Где же ты всему этому научилась? – спросил он с насмешливым взглядом.

– «Всему этому» – довольно неопределенное выражение, не будешь ли любезен уточнить? – ответила Эми, отлично зная, чтó он имеет в виду, но лукаво предоставляя ему определить то, что не поддается определению.

– Ну… общий вид, стиль, самообладание… это… эту… иллюзию… – засмеялся Лори, растерявшись и преодолевая затруднение при помощи нового слова.

Эми была обрадована, но, разумеется, не показала этого и сдержанно отвечала:

– Жизнь за границей придает внешний лоск; я невольно учусь, словно играя, а это… – Она небрежным жестом указала на платье. – Тюль дешев, цветы почти ничего не стоят, а я привыкла наилучшим образом использовать свои скромные вещи.

Эми отчасти пожалела об этой последней фразе, боясь, что она была не в лучшем вкусе. Но Лори почувствовал, что у него вызывает восхищение и уважение это мужественное терпение, которое извлекает максимум возможного из того, что имеет, и бодрый дух, скрывающий бедность под цветами.

Эми не знала, почему он смотрит на нее так ласково и почему он заполнил все оставшиеся пустые строки в ее бальной книжке своим именем, посвятив ей свое внимание на остаток вечера, но порыв, вызвавший эту приятную перемену в их отношениях, был результатом тех новых впечатлений, которые они оба, сами того не сознавая, производили друг на друга.

Глава 15 Сдана в архив