Хороший братец – мертвый братец

Роксай с Кувыкой покатились клубком по полу, сшибли свечу, стоящую справа от пролома, свалились в яму и следом туда же опрокинулась вторая свеча. В полной темноте я помогла маме нащупать нижнюю ступеньку, и мы начали подъем в светелку. Мама едва держалась на ногах.

Роксай пронзительно взвизгнул. В первый раз за все это время. Я даже не обернулась. Все равно не различить, что происходит внизу, в темноте. А там творилось что-то страшное.

– Мамочка, милая… – прохрипела я. – Можешь немного быстрее?

Мама одолела последнюю ступеньку, я ввалилась в светелку вслед за ней, захлопнула дверь, но по-прежнему отчетливо слышала, как Роксай жалобно вскрикивает, не замолкая. Словно малый щенок, которого сбила машина. А я ничем не могла ему помочь и только повторяла:

– Роксай, Роксаюшка!

Внезапно все смолкло.

Зарычал Роксай. Затем Кувыка страшно вскрикнул:

– Хах… Хах…

Наступила полная тишина. Я напряженно вслушивалась, но снизу не доносилось ни звука. Мама сидела на кровати и часто дышала, постанывая. Я подошла к ней и обняла. Мы сидели, прижавшись друг к другу, и я мысленно прощалась с Роксаем. Хотелось заплакать, но я не смогла. Каким он все же храбрецом оказался, милый мой мальчик. Было так тяжело, словно я только что похоронила ребенка. Собственно, он и был моим единственным ребенком…

Тяжелые шаги на лестнице.

Дверь в светелке без замка, открывается внутрь. Когда мой покойный отец строил дачный домик своими руками, он не учел, что в нем придется держать оборону от подземных чудищ. Я метнулась к двери, уперлась в нее руками и налегла всем телом. Хватит ли сил удержать?

Удар.

Дверь лишь дрогнула – страх держит понадежней любого замка. Правда, я приготовилась к более мощному напору… Неужели отсидимся?! Нам бы продержаться совсем недолго… Небо за окном уже начало сереть. Скоро рассвет. Считается, что нечисть уходит с рассветом… Сейчас я в это страстно верила. И страстно ждала первых петухов. В нашем дачном поселке их, кажется, нет, но не может же быть, чтобы на всем белом свете не осталось ни одного петуха. Где-нибудь да пропоет, и мы спасены.

Монстр по ту сторону вновь грянул в дверь. И я опять ее удержала.

– Ох, – простонала мама.

Снаружи по дверному полотну заскребли когти. Чудище решило разломать дверь. Не мытьем, так катаньем…

– Оленька, а ведь это Роксай, – слабым голосом проговорила мама.

– Ну да, Роксай, – сказала я. – А то и вовсе Махатма Ганди. Пришел наставить нас на путь ненасилия…

Чудище за дверью вновь заскребло когтями и разразилось таким знакомым, таким родным повизгиванием.

– Живой! – ахнула я.

Наш отважный, наш замечательный, наш великолепный песик ворвался в светелку, виляя хвостом и всем видом демонстрируя, как он доволен собой. Он всегда очень высокого мнения о своей особе, но сегодня мы были тысячу раз с ним согласны.

– А ты вспомни, Оленька, я же говорила: без собаки нам не обойтись, – ликующе пролепетала мама. – Роксай-то наш одолел все-таки этого… этого…

Она поискала подходящее слово, но не нашла и махнула рукой.

Роксай запрыгнул на вторую, свободную кровать и привольно на ней раскинулся. Ишь, герой, отдыхающий после битвы. Обычно мы не позволяем ему валяться на наших ложах, но сегодня он это заслужил. Я притулилась на стуле возле маминой постели, взяла маму за руку. Она уснула почти мгновенно. Незаметно заснула и я.

Разбудил меня Роксай. Наш спаситель просился наружу. А поскольку все его желания с минувшей ночи для меня закон, я поплелась вниз открывать входную дверь. Вчерашнее поле боя выглядело как выглядит, наверное, всякое поле боя. Разор, разгром и тарарам… А к привычному запаху гари добавился странный запах не то тления, не то тлена.

Я заглянула в рваную дыру в полу и увидела Кувыку. Оказывается, Роксай не прогнал, а загрыз земляного дедка, и тот остался лежать под нашим домом. Солнце из окна падало прямо в пролом и освещало Кувыку так, словно он лежал на прозекторском столе. У меня духу не хватило пристально его рассматривать. Глянула лишь искоса… При дневном свете дедок совсем не казался страшным. Просто еще один каприз природы. Причуда эволюции, вроде жирафа или утконоса, только еще несуразнее. Больше всего Кувыка походил на какое-то глубоководное (глубокоземное!) существо, живущее внизу, в абсолютной темноте.

– Оля, что там? – тревожно вопросила мама, стоя на лестнице.

– Так, ерунда, – сказала я. – Но ты лучше сюда не заглядывай. А я схожу приведу Сергея с Иваном.

Сама я не прикоснулась бы к останкам ни за какие коврижки, но оба мои благодетеля, к счастью, трудились неподалеку, все у того же куркуля Корзухина, и куркуль согласился отпустить их на часок, хотя ребята ушли бы и без разрешения – им не терпелось поглядеть на мифического дедка, которого никто еще в здешних местах не видел своими глазами.

Они спрыгнули в пролом и бестрепетно, без малейшей брезгливости обследовали останки, вороша их лопатой.

– Лица не разглядишь, – констатировал Сергей. – Бородища…

– Да весь в бороде. С головы до ног, – уточнил Иван.

– Ну да. Дикобраз…

– Чего?