Хороший человек

— Это был не человек, а шершень, — ответил ей Вавржинек и продолжал: — Хотя к работе меня и близко не подпускали, да и ремесло мне нисколько не нравилось, я все же урывками научился ставить заплаты. Когда набиралось много работы, хозяйке самой приходилось нянчить детей, а я усаживался на сапожный табурет. Однажды позвали меня работать, дал мне подмастерье сапог, чтобы я посадил на него заплату, и заодно добавил, что голову мне этим сапогом разобьет, если не будет сделано как надо. Я попросил, чтобы он показал, как сделать покрасивей. Он от меня отмахнулся: сам, мол, должен знать. Мастера не было дома, а старший ученик был занят, спросить было не у кого. Починил я сапог как умел. Закончив, показал подмастерью, он швырнул сапог мне под ноги и хотел треснуть по голове. От страха, что он ударит по больному месту, я выставил руку, в которой держал шило. Не знаю, может, он не видел шила или думал, что я отдерну руку... он ударил... и шило воткнулось ему в ладонь. Подмастерье вскрикнул, разразился проклятьями и, наверное, убил бы меня, если бы я в тот же миг не убежал. Помчался я на чердак, схватил куртку, через слуховое окно вылез на крышу и прыгнул вниз, выскочил за ворота и со всех ног бросился в поле. К ночи я добрался до деревни, где меня пустили переночевать, вечером и утром накормили да еще на дорогу дали кусок хлеба. Весь следующий день я прошагал по дороге. Ночевать я пошел в трактир, меня пустили туда. Там на соломе лежали несколько человек. Я крепко уснул. А ночью кто-то украл у меня одежду. Заплакал я, а что толку? Нашлись добрые люди и дали мне кое-что в дорогу. Хотел я направиться в Вену, но как без денег и без одежды? И стал я ходить по деревням, пока один священник не сжалился надо мной и не взял в пастухи. По воскресеньям я ходил на хоры качать мехи органа. Однажды взял я кларнет и стал играть. Услыхал мою игру учитель и спросил, где я научился. Рассказал я ему все, а он передал наш разговор священнику. С той поры я уже не пас стадо, а работал по дому и учился музыке. Меня полюбили, и пан учитель сказал, что из меня получится музыкант, а мне этого самому хотелось. Но мне не повезло: прожил я там зиму, а весной добрый старый пан священник умер. Я вынужден был уйти. Учитель советовал поехать в какой-нибудь большой город и завершить учение. Сам бедняк, для меня он сделал все, что мог. Отправился я в Вену. Когда пришел сюда, у меня не было ни гроша и ни единого дружка. Ходил тут, как слепой. Случайно подвернулись эти музыканты и тут же уговорили пойти к ним кларнетистом. Я согласился в надежде, что скоплю немного денег и доучусь. Так и хожу с ними уже больше года. Но денег у меня пока мало, хотя коплю их старательно. Вот, Мадленка, и вся моя история. Пережил я достаточно, но теперь, когда знаю, что ни мать, ни тетка на меня не сердятся, а ты будешь тут со мной, все это уже не так важно. И того подмастерья я простил. Если бы не его злоба, может, и не стал бы я музыкантом, а больше никем быть не хочу.

Под этот разговор дошли до дома. Переступив порог горницы, увидели за столом возницу Якуба.

— А где папаша? — с тревогой спросил Михал.

— Лежит дома, кони его побили.

Все испугались, Мадла побледнела так, что в лице не было ни кровинки.

— Как это случилось? — спросил Михал.

— За день до того, как нам ехать сюда, отправились мы на легкой повозке с парой лошадей в Наход. Папаша сдал на почту письмо для вас, пан Михал, и заказал кухонные принадлежности для нашей невесты Маркитки. На обратном пути повстречалась нам телега, с пьяным хозяином. Папаша еще издали крикнул ему, чтобы он сворачивал, что лошади у нас звери, а тот стал препираться, сами, мол, сворачивайте. Пьяного сам бог обходит стороной. Свернули мы, но дорога была узкая, лошади оказались близко друг от друга, наши набросились на встречных, и все смешалось в одну кучу. Мы вылетели из повозки. Папаша ухватил узду и крепко держал лошадей, несмотря на то, что они его лягали. В жизни я не видел такой свалки. Это чудо, что он остался жив и коней удержал. Хозяин встречной повозки с перепугу протрезвел и, как только папаша укротил лошадей, умчался галопом. Лошади только немного ободрались, а у папаши все тело избито. Не будь он могуч, как Самсон, эти дьяволы разнесли бы его на куски. Как только мы приехали домой, я сразу же погнал в Упице за доктором. Доктор сказал, что папаша и за две недели не отлежится. Так что поехал я на следующий день один. Это вот велено передать вам, а также привет всем.

Он передал пани Катержине «привет с маслом», а Мадле — небольшой сверток от тетки и привет от Беты.

Мадла обрадовалась и рассказала Якубу, как она встретила Вавржинека. Напомнив, чтобы каждый, кто хочет что-нибудь с ним передать, подготовил все на завтра, Якуб ушел. Мадла, прочитав письмо, передала всем приветы, сообщила, что все здоровы, потом отдала пани Катержине то, что было в свертке: кусок полотна «мальчику на рубашку», как от имени тетки написал учитель. Вавржинека пани Катержина не отпустила.