Макс хлопнул Войцеха по плечу – стой на месте, опасность миновала. Поляку наконец-то удалось справиться с кобылкой, и та встала как вкопанная. К коляске подбежал запыхавшийся унтер-офицер:
– Что случилось, герр лейтенант? – выдохнул он.
– Ничего, – пожал плечами Макс, – в меня только что стрелял какой-то польский фанатик. Вон там его пистолет…
Унтер подобрал брошенное оружие и осмотрел его.
– Пусто, – констатировал он, – патронов больше нет.
– Значит, мне повезло, – заметил Макс. – Парень сделал два выстрела, и оба мимо. А потом бросил оружие и скрылся.
– Куда он побежал? – спросил унтер. – Может быть, мы его догоним…
– Не стоит, – сказал Макс, – парнишка наверняка уже далеко. Вы его не поймаете, а шуму наделаете много…
– Но мы можем оцепить весь район, – предложил унтер-офицер, – а потом устроить облаву. Возьмем всех поляков, похожих на стрелявшего, и покажем вам. И вы его опознаете…
– Нет, – покачал головой Макс, – это займет слишком много времени, а я очень спешу. У меня сегодня вечером берлинский экспресс.
– Но мы должны наказать преступника, – возразил унтер-офицер, – чтобы другим неповадно было. Нельзя же оставлять безнаказанным подобное покушение! И так эти паны чувствуют себя слишком вольно…
– Мне надо в Берлин, – настойчиво и твердо повторил Макс, – я не имею права опаздывать. Всего хорошего, унтер-офицер.
И толкнул Войцеха в спину – давай. Тот вздрогнул и тронул вожжи: «Но, холера!» Кобылка послушно побежала вперед. Макс обернулся и козырнул унтеру. Тот растерянно смотрел вслед, не зная что предпринять. То ли ловить стрелявшего мальчишку, то ли действительно махнуть на все рукой и продолжить патрулирование.
И благоразумно выбрал второе – поди поймай пацана в большом городе! Наверняка уже спрятался где-нибудь и ждет, пока все успокоится. К тому же не стоит лишний раз злить этих поляков, они и так люто ненавидят немцев. Еще бы – в 1939-м так больно щелкнуть их по носу, да еще на виду у всего мира! Унизить заносчивых панов, поставить их на колени… Такое не прощается.
В поезде Макс со смехом рассказал попутчикам о своем приключении. Впрочем, теперь их осталось трое – гауптман Хассель по какой-то причине задерживался в Варшаве.
– Все-таки вы не правы, – важно произнес майор, выслушав рассказ. – Нельзя спускать полякам такие вещи. Они должны знать свое место, понимать, что теперь мы здесь хозяева. И они обязаны служить нам, а не стрелять в наших офицеров. И вообще – Польши как страны больше нет, а есть Варшавское генерал-губернаторство. Германская территория, наша восточная колония. И обращаться с поляками нужно по-новому – так же, как англичане обращаются со своими индусами. То есть как с прислугой. Это нормально и правильно. Они работают, а мы, немцы, ими руководим…
– Не думаю, что поляки согласятся на это, – задумчиво произнес Макс. – Слишком они гордые. И, судя по мальчишке, который стрелял в меня, настроение у них боевое, решительное. У поляков, насколько я знаю, есть даже целая подпольная армия вроде русских партизан. Кажется, называется Армия Крайова…
– А, вы говорите о так называемом польском Сопротивлении? – протянул майор. – Ерунда все это. Серьезного вреда они нанести не могут – силенок маловато. Только шум один и показуха.
– Однако один из этих «показушников» чуть было не убил меня, – напомнил Макс.
– Глупый мальчишка, – пожал плечами майор, – которому основательно задурили голову. И я даже знаю, кто подбил его на этот дурацкий и жестокий поступок. Премьер Сикорский, глава так называемого «польского правительства в изгнании». Союзники требуют отчета о тех огромных средствах, которые на него тратятся, вот он и старается – подталкивает молодых, неопытных парней к совершению совершенно бессмысленных акций. Сам-то сидит в Лондоне, в полной безопасности, а обманутые им ребята гибнут здесь, в Варшаве. И в других местах Польши… И, что самое печальное, уносят с собой жизни наших доблестных солдат и офицеров.
– Но в глазах самих поляков они выглядят героями, – возразил Макс. – Патриоты, сражающиеся за освобождение своей Отчизны…
– Надутые паны! – презрительно махнул рукой майор. – Поляки никак не могут примириться с тем, что проиграли эту войну. Они очень гордятся своей давней и славной историей, а мы за три недели полностью разгромили их армии и взяли Варшаву. Причем, заметьте, с минимальными потерями. Поэтому правительство Сикорского готово пожертвовать тысячами молодых жизней, лишь бы потешить свое самолюбие и показать, что оно тоже чего-то стоит, что тоже сражается! Премьер хочет, чтобы с ним считались, чтобы принимали за равного, вели переговоры, как с другими. Но Сталин никогда его не примет. Он прекрасно понимает, что вся борьба польского правительства – одна лишь видимость, пшик. Другие союзники это тоже понимают, но дипломатично молчат. Им выгодно, чтобы поляки убивали нас, немцев, а мы – их. Таскать каштаны из огня чужими руками – излюбленная тактика британцев. Да и американцы не прочь ее перенять…