«Хороший немец – мертвый немец». Чужая война

– Ну, вот и хорошо. Надеюсь, господа, вы поняли меня и нас не подведете. Кстати, на церемонии будет присутствовать сама Лени Рифеншталь, ей поручили снять фильм, поэтому, пожалуйста, постарайтесь ей понравиться. У Лени удивительное чувство кадра, она умеет делать потрясающие картины. Я хочу, чтобы этот фильм увидели миллионы зрителей, и не только в Рейхе… Побольше улыбок и обаяния! Вы же молодые и красивые офицеры, проявите галантность, учтивость, обходительность. Вы должны обаять Лени, и тогда она сделает отличный фильм. Не стесняйтесь, позируйте ей и фотографам. Пусть ваши снимки окажутся в каждой германской квартире, на столе у каждой германской девушки…

Геббельс махнул рукой, давая понять, что разговор окончен, Макс и Рибель поднялись со своих мест.

– Всего хорошего, господа, надеюсь, все пройдет отлично, – произнес на прощание рейхсминистр. – Детали церемонии вам объяснит старший советник Штольц. Хайль Гитлер!

Макс отдал честь по-армейски. Не хватало еще «хайлькать»!

В коридоре господин Штольц сказал им:

– Давайте заглянем ко мне в кабинет, я проведу инструктаж.

Объяснение много времени не заняло, и уже через пятнадцать минут Макс и Рибель были свободны. Они вместе вышли на улицу.

– Надутый индюк! – буркнул Рибель. – Учит еще! Его бы к нам на фронт, месяца на два-три. Посмотрел бы я, что он тогда бы запел!

– Это вы о Геббельсе? – осторожно осведомился Макс.

– А о ком еще? – скривился Рибель. – Он только и может, что чушь всякую говорить. Как послушать его – так у нас кругом одни победы, а на деле… Да вы и сами все знаете! Я слышал, что у вас подо Ржевом совсем недавно очень жарко было…

Макс кивнул:

– Да уж, совсем не холодно, и особенно в последний месяц…

– Ну вот, видите, – потянул Рибель. – А Геббельс врет, что все у нас прекрасно. Еще несколько последних усилий, две-три победы – и мы окончательно разобьем большевиков. Не верю я ему. Прошлой зимой наша часть стояла под Ленинградом, и я сам видел, с каким остервенением дерутся русские. Бьются за каждый клочок земли, за каждое дерево, каждый дом. Никаким голодом и бомбежками их не возьмешь. Трудно нам еще придется, уж поверьте.

– Верю, – искренне произнес Макс, – и полностью разделяю ваше мнение.

Они дошли до угла Вильгельмштрассе.

– Ну, до завтра, – протянул руку Рибель, – до встречи в Рейхсканцелярии. Придется нам побыть некоторое время парадными куклами…

Макс пожал ему руку, и они расстались. «Надо же, вполне нормальный парень, – подумал он, – никакой не нацист. И к Геббельсу относится весьма критически. Но при этом воюет за Гитлера…»

Он вспомнил слова гауптмана Хасселя, когда они курили ночью в тамбуре поезда: «Сначала ты воюешь за фюрера, потом за родину, а потом за себя и своих товарищей. В войне нет правды и нет добра, это паршивая и грязная работа. На ней трудно остаться человеком. Война – это дерьмо, что бы ни говорил о ней наш дорогой доктор Геббельс. А фюрер – явно безумен, раз втянул нас в это дело. Увидишь – Гитлер кончит очень плохо…»

Макс тогда кивнул, соглашаясь, а сам подумал: «Жаль, что таких, как ты, еще мало, было бы побольше – глядишь, и война бы закончилась гораздо раньше. На год или даже на два…»

И вот то же самое сказал ему и обер-лейтенант Рибель…

* * *

Эльза исполнила обещание – испекла вечером «шарлотку», пирог с яблоками, миндалем и корицей. Вкуснотища необыкновенная, пальчики оближешь! Максу как герою дня достался самый большой кусок, Марте она отрезала совсем немного – чтобы не привыкала к сладкому, это вредно для зубов. Хозяйкой Эльза оказалась великолепной – в отличие от Маринки, которая стоять у плиты не любила. Макс искренне поблагодарил Эльзу – он никогда не ел ничего вкуснее. Та слегка покраснела – видно было, что ей очень приятно.

Весь вечер в их квартире не смолкал телефон – звонили друзья и знакомые Петера Штауфа. Макс привычно ссылался на амнезию и переспрашивал у Эльзы, кто это. Затем извинялся и продолжал разговор. Многие знакомые, как оказалось, читали о нем в «Дойче альгемайне цайтунг» и хотели поздравить лично. Предлагали встретиться, отметить это дело, поговорить, вспомнить прошлое…

Макс благодарил, но неизменно отказывался – не хотел встречаться с совершенно незнакомыми людьми и говорить о том, о чем он не имел ни малейшего понятия. Школьные и юношеские воспоминания Петера Штауфа, которые, очевидно, были дороги его собеседникам, для него ничего не значили. А какой тогда смысл пить пиво и шнапс с чужими людьми и делать вид, что тебе с ними хорошо и приятно? Кивать и глупо улыбаться, когда кто-нибудь в очередной раз произнесет заветную фразу: «А ты помнишь, Петер, как когда-то мы с тобой…»

Исключение составляли родственники – от них не отвертишься. Однако Макс старался отложить неизбежные визиты на потом, желательно, на самый конец отпуска. Он надеялся, к тому времени разберется, кто кем приходится в семьях Штауфов и Юнгов, и будет вести себя соответствующим образом.