«Хороший немец – мертвый немец». Чужая война

– А этого от них и не требуют, – пожал плечами майор, – достаточно того, чтобы они могли хорошо и честно выполнять свой воинский долг и подчиняться командиру. Дисциплина, ответственность и послушание – вот основы нашей службы. Впрочем, вы и сами это знаете. А что касается помилования… Так большинство из моих подчиненных до этого просто не доживает – убыль в ротах достигает восьмидесяти процентов. Это потери среди испытуемых, само собой, которые проходят у нас исправление, а среди постоянных служащих они в основном в пределах нормы. Хотя, конечно, они тоже нередко гибнут… Что поделать, война есть война, и нас часто бросают на самые горячие участки фронта. Зато наш батальон постоянно пополняют – преступников, как вы понимаете, в вермахте пока хватает…

– А политические? – встрял в разговор майор Хопман. – Я имею в виду – разные там недовольные, социалисты, коммунисты… Они у вас есть?

– А как же, – поморщился майор, – имеются, куда же без этого! Но, слава богу, в очень небольшом количестве, и погоды не делают. А еще у нас есть разные там извращенцы – гомосексуалисты, насильники… К счастью, те долго не живут. Я стараюсь посылать их в атаку в первую очередь, на самые горячие направления. Так что их жизнь – до первого настоящего боя, а потом – или трибунал, если сдрейфят и побегут, или сразу в испытательный ящик.

– Куда? – опять-таки не понял Макс.

– В испытательный ящик, – повторил, громко смеясь, гауптман Шуверт. – Так у нас называются гробы, куда мы запихиваем останки испытуемых. Иногда по двое-трое в один – для экономии места. И свободное пространство все равно остается – если они попадут под русские танки или их «ратш-бумы». Собираем испытуемых по частям, что найдем, набиваем полный ящик и хороним. Просто и дешево. Не зря же наших ребят называют «живыми мертвецами»…

«Веселый парень этот гауптман, – подумал про себя Макс, – смешливый, жизнерадостный. Надо будет с ним подружиться – такие любят болтать. Глядишь, и узнаешь для себя что-нибудь полезное и нужное. А то служишь-служишь, а много чего все равно не знаешь…»

Вот как с этими немецкими штрафными батальонами, к примеру. Макс раньше думал, что они были только в Красной Армии, а оказалось… Нет, надо бы лучше узнать службу, а то так недолго и лопухнуться.

– Я слышал, что у русских тоже есть такие подразделения, – решил блеснуть он знаниями, – называются, кажется, штрафные роты. Но там четкие правила – служить до первого ранения. Пока, так сказать, не искупишь свою вину перед Родиной кровью. А потом можно возвращаться в свою часть. Причем, говорят, реабилитированному возвращают все, что отобрали при аресте – и награды, и личное имущество. Даже восстанавливают в воинском звании и должности.

– А если, скажем, провинился майор или полковник? – недоверчиво спросил гауптман Шуверт. – Неужели их тоже прощают и позволяют потом опять командовать людьми? И посылать своих солдат на смерть?

– Разумеется, – кивнул Макс, – хоть целый генерал! Если искупил свою вину кровью – служи дальше, сражайся, как можешь. В русских штрафных ротах, говорят, можно даже медаль или орден за храбрость получить, если геройство в бою проявишь…

– Это глупо, – скептически заметил Бигнер, – зачем возвращать на командирские должности провинившихся людей? Лучше использовать их в качестве рядовых – они все рано будут хорошо воевать, офицерская честь не позволит им отступать или праздновать труса. Да и выхода у испытуемых все равно нет – или геройски сражайся, или с позором умри. Уверен, что большинство выберет первое… А если они откажутся драться, их ждет трибунал и, скорее всего, расстрел. Так что у нас все лучше продумано, чем у русских: есть поощрения в виде возможности вернуться в обычную часть, но есть и наказание – трибуналы. Человек сам вправе выбирать… Однако на моей памяти все предпочитают все же первое, стараются выжить и заслужить прощение. Конечно, о возвращении орденов при этом не может быть и речи, а тем более о новых наградах, да еще во время отбывания наказания… Мне кажется, Сталин в этом вопросе проявляет излишнюю мягкотелость, с преступниками на фронте нельзя так либеральничать…

Макс чуть не поперхнулся: Сталин – и мягкотелый либерал? Вот уж никогда не подумал бы… Скорее наоборот.

Майор между тем продолжал рассуждать:

– Конечно, люди у нас в батальоне разные, есть и просто оступившиеся, а есть и закоренелые негодяи, которых не исправить, но одно могу сказать – завтра все они пойдут в бой. И будут отлично драться – так, как нужно. Плечом к плечу, спина к спине… А мы с Гансом (кивок в сторону Шуверта) пойдем позади них с автоматами в руках. И пусть хоть одна сволочь попробует остановиться или повернуть назад!

Глаза майора злобно блеснули, и Макс зябко поежился – не хотелось бы служить под его началом. Да и вообще иметь с ним дело…

– Да-да, – пьяно рассмеялся Шуверт, – с автоматами. Я, знаете ли, отлично умею стрелять из МР-38. А еще хорошо метаю гранаты – далеко, прямо в русские окопы…