Хороший немец

— Небольшая опухоль, не более того. И все же. У американцев есть рентген? Снимок плеча тоже нужно сделать.

Джейк скосил глаза и увидел уродливое синюшное пятно. Пошевелил плечом, пробуя. Вывиха нет.

— Как это вас угораздило? — спросил Розен.

— Упал.

Розен недоверчиво посмотрел на него.

— Высоко было падать.

— Примерно со второго этажа. — Он прищурился от яркого дневного света. — Как долго я был без сознания? Вы что-то мне дали?

— Нет. Организм — сам хороший доктор. Иногда, если на него слишком много наваливается, он просто отключается, чтобы передохнуть. Эрих, проверишь температуру? — Мальчик, протянув руку, положил сухую ладошку на лоб Джейка и серьезно посмотрел на него.

— Нормальная, — сказал он наконец, таким же тонким голоском, как и его ладошка.

— Видите? Прекрасный медик.

— Ага, засыпает на ходу, — сказала Лина, положив руки ему на плечи. — Всю ночь не спал, присматривая за тобой. На всякий случай.

— Хочешь сказать, присматривала ты, — сказал Джейк, представив себе, как он прикорнул рядом с ней в мягком кресле.

— Оба. Он тебя любит, — сказала она многозначительно.

— Спасибо, — сказал ему Джейк.

Мальчик, довольный, серьезно кивнул.

— Так что жить будете, — сказал Розен, собирая рюкзак. — Но целый день прошу не вставать. На всякий случай.

— Тебе тоже надо лечь, — сказала Лина, подтолкнув мальчика. — Пора отдыхать. Пойдемте, я приготовила для вас кофе, — сказала она Розену строго и заботливо, и все послушно двинулись за ней. — А тебе, — сказала она Джейку, — я сейчас принесу.

Но кофе принес Эмиль. Он вошел и закрыл за собой дверь. Опять в своей прежней одежде, потрепанная рубашка и тонкий кардиган.

Он чопорно подал Джейку кружку, стараясь не встречаться с ним глазами. Движения его были робкими и раздраженными одновременно.

— Она укладывает мальчика, — сказал он. — Это еврейский ребенок?

— Это ребенок, — ответил Джейк, отхлебывая кофе.

Эмиль, слегка ощетинившись, поднял голову, потом снял очки и стал их протирать.

— Ты изменился.

— Четыре года. Люди меняются, — сказал Джейк, подняв руку, чтобы потрогать лысеющую голову, затем внезапно поморщился.

— Сломана? — спросил Эмиль, глядя на синюшное плечо.

— Нет.

— Цвет ужасный. Болит?

— И ты называешь себя ученым, — насмешливо сказал Джейк. — Конечно болит.

Эмиль кивнул:

— Я должен поблагодарить тебя.

— Я это делал не ради тебя. Они бы и ее забрали.

— И поэтому ты переоделся, — сказал он скептически. — Ну что ж, спасибо тебе. — Он опустил взгляд, продолжая протирать очки. — Странно благодарить человека, который… — Он замолчал и убрал платок. — И как все оборачивается. Находишь свою жену, когда она уже тебе не жена. Я должен поблагодарить тебя и за это.

— Послушай, Эмиль…

— Не объясняй. Лина мне все рассказала. Думаю, в Германии сейчас такое сплошь и рядом. Об этом то и дело слышишь. Женщина остается одна, муж, наверное, убит. А тут старый друг. Еда. Кого тут винить, некого. Нужно как-то жить…

Это она ему так рассказала, или он просто хотел в это верить?

— Она тут не за пайки, — сказал Джейк.

Эмиль пристально посмотрел на него, потом отвернулся и присел на ручку кресла, все еще вертя в руках очки.

— И что теперь? Что собираешься делать?

— С тобой? Пока не знаю.

— Отправишь меня обратно в Крансберг?

— Нет, пока не узнаю, кто тебя оттуда вытащил. Они снова могут попытаться это сделать.

— Так что, я здесь в плену?

— Могло быть и хуже. Ты мог оказаться в Москве.

— С тобой? С Линой? Я не могу здесь оставаться.

— Тебя схватят, как только ты появишься на улице.

— Нет, если я буду у американцев. Ты что, своим не доверяешь?

— В твоем случае нет. Ты им доверился, и где оказался?

— Да, я доверился им. Откуда мне было знать? Он был полон сочувствия. И собирался отвезти меня к ней. В Берлин.

— Где ты бы забрал некоторые документы. И на этот раз тебя послал тоже фон Браун?

Эмиль, колеблясь, посмотрел на него, затем покачал головой:

— Он считал, что они уничтожены.

— Но ты-то так не считал.

— Я тоже так думал. Но мой отец — с ним я не мог быть уверен. И, конечно, оказался прав. Он отдал их тебе.

— Нет. Он мне ничего никогда не отдавал. Я забрал их. Он защищал тебя до последнего. Бог знает почему.

Эмиль смущенно уставился взглядом в пол:

— А какая разница.

— Для него есть разница.

Эмиль секунду обдумывал это, затем сказал:

— Как бы там ни было, они у тебя.

— Но у Талли их не было. А теперь скажи, что все это значит? Ты говоришь ему о документах, а потом ни слова о том, где они.

Первый намек на улыбку со странным оттенком высокомерия:

— Мне и не надо было. Он считал, что знает, где они. Он сказал, я знаю, где они, все архивы, где американцы их держат. Он собирался помочь, ты можешь представить себе такое? Он сказал, к ним допустят только американца. Ну я и не стал его разочаровывать. Он собирался достать их для меня, — сказал он, качая головой.

— По доброте душевной? — Точно, любил получать плату дважды.

— Конечно, за деньги. Я согласился. Я знал, что их там нет. — Мне бы платить не пришлось. А раз уж он мог меня вывезти… Так что тут я схитрил. А потом он передал меня русским.

— Ну и парочка. Зачем ты вообще ему рассказал?