Хороший немец

— Они говорят, что в регби играют почти так же. На всякий случай мы смешаем команды. Чтобы все по-честному.

— Вы прирожденный дипломат.

— Нет. Приходится считаться с британской кинохроникой, — сказал он, показывая на другую группу со штативами. — Им же не хочется показывать, как их ребят разделают в пух и прах. Кто будет это смотреть? Это же игры союзников, не забывайте.

Но фактически после ввода мяча игра превратилась в американское шоу, американские защитники задавали тон, британцы блокировали, а когда все валились в кучу, неровное поле царапало всех. Толпа свистом приветствовала каждую атаку, каждый красный флаг, который выбрасывали рефери при очередном фоле. Болельщики обменивались деньгами, делая ставки, и радостно гикали, заражая всех веселым настроением, как на воскресных матчах «Большой десятки».[45] Кусочек родины. Даже игроки, здоровые и порозовевшие на солнце, казалось, были в другой стране, за много миль от бледных угрюмых трупов на улицах, за пределами стадиона.

Джейк не видел футбола много лет, и сейчас шум на поле неожиданно вернул его в те солнечные дни в прошлом, когда его интересовало только то, что будет через десять ярдов и с кем он встретится после игры. В Америку, где все дома были целыми. Но то была тоска эмигранта по родине — тоска по дням его юности, а не по месту проживания. С тех пор как он впервые побывал на этом стадионе, домой он ездил только раз. На недельку между очередными командировками. А потом видел только военную Америку за рубежом: вечеринки в полевых столовых и концерты, устраиваемые УСО,[46] но то была не настоящая родина, а кино о родине. Сейчас он будет там чужаком.

А разве остальные нет? Они все слишком долго отсутствовали, они изменились, даже тот военный полицейский у особняка, тоже, возможно, футболист: он теперь считает, что мертвая женщина — это минус один немец, о котором не надо будет заботиться. Он заерзал на сиденье, сбитый с толку собственной ностальгией. Оставь эти янтарные волны Квенту Рейнолдсу, пусть его мама почувствует себя королевой на день в «Тутс Шорз».[47] Он все прекрасно понимал. Америка, которую он оставил — последние выпуски новостей и продажные копы, — была такой же нечестивой смесью, что и везде. И все же от футбола его вдруг так потянуло на родину. Он прикипел к ней, как родимое пятно.

Гол. Окружавшие его болельщики вскочили, вопя и хлопая друг друга по спинам. Кто-то сунул ему пиво. Уголком глаза он заметил, как Рон оставил кинокамеры, чтобы поприветствовать конгрессмена Бреймера. Затем представил его небольшой группе военных, вероятно — парням из штата Ютики. Те пожали ему руку и стали позировать с ним перед армейскими фотографами. На память для своих близких. Затем Рон подвел Бреймера к съемочной группе, поставил его на фоне игрового поля и проверил микрофон. Джейк встал и спустился к боковой линии. Бреймер уже начал говорить.

— На этом стадионе, где великий американец Джесси Оуэнс[48] развенчал нацистскую ложь о расовом превосходстве, сегодня мы являемся свидетелями еще одной победы. Великая коалиция союзников, выиграв войну, теперь выигрывает мир, плечом к плечу, полная решимости показать всему свету, что мы можем работать вместе. И играть в хороший футбол. — Здесь пауза, так как солдаты вокруг рассмеялись. — Перед нами здесь стоит нелегкая задача. Но, глядя на этих прекрасных парней, разве можно сомневаться в том, что мы не достигнем успеха? Мы поможем этой стране восстать из пепла. Мы протянем наши руки хорошим немцам, которые все эти страшные годы молились о демократии, и мы создадим мир, где больше не будет войн. За такой мир мы сейчас и воюем. Сегодня эти ребята играют, а завтра они вернутся к работе. Тяжелой работе. Строительству нашего будущего. Если б вы их видели здесь в Берлине, как я, вы бы тоже не сомневались, они этого добьются.

Импровизируя, без бумажек, отбарабанил, не задумываясь, все, что мог. Раздувая щеки при этом. Еще один кусочек родины. Джейк посмотрел на него. Интересно, каким он был раньше — вероятно, парнишкой, который на уроках всегда тянул руку, добровольно мыл тряпку и разносил бутылки с молоком: уже тогда ему было суждено лучшее будущее.

— А сейчас, как мне сказали, восемьдесят вторая дивизия ВДВ доставит нам еще один тайм удовольствия.

Рон дал сигнал помрежу, и камеры развернулись на вход между ярусами трибун. Оттуда, наяривая марш Сузы,[49] вышла шеренга белых касок. Солдаты весело приветствовали их. Камеры поворачивались, следя, как оркестр, сверкая медью труб, вышел на заросшее игровое поле и стал перестраиваться. Шум стоял оглушительный.

— А где девчонки из группы поддержки? — спросил Джейк Рона.

— Очень занятно, — сказал Рон и показал на места. — Им правится.