Хороший отец

Один из полицейских отвел парней в сторону и устроил им выволочку. Картер видел, как они спорят и тычут в него пальцами. Разговор становился все горячее, пока коп, ткнув пальцем в лоб одному из студиозов, не велел ему «заткнуть хлебало». Они, опешив, торчали посреди улицы, глядя, как копы укладывают чемодан и ящик с книгами в багажник, а следом грузят его велосипед. На вопрос, куда его отвезти, он ответил, что через час рассветет, так что не подкинут ли его просто к штабу Сигрэма. Он выпьет кофе в «Яве» и подождет, пока там откроют. И, кстати, не знает ли офицер, где можно снять подходящее жилье? Так Картер Аллен Кэш переехал, помахав через заднее окно полицейской машины застывшим с разинутыми ртами парням.

В апреле Эллен Шапиро позвонила мне с парковки у АДМакс. Прошло пять месяцев со дня вынесения смертного приговора, десять – после убийства. Для Эллен они сложились из восьми стрижек, трехсот шести душей, тысячи ста грез наяву, шестнадцати тысяч припадков сожаления и раскаяния. Она говорила мне, что продолжает жить, как продолжают расти после смерти волосы и ногти. Как будто каждое общение с людьми, каждая еда и тревожный сон добавляли по кирпичику к улице жизни с односторонним движением.

– Я здесь, – говорила она. – Приехала повидать Дэнни. Он жутко выглядит. Я сказала ему, что завтра зайду еще, но не представляю, куда деваться. Не нашла мотеля. Машина у меня арендованная.

Я объяснил ей дорогу и обещал встретить на полпути. Час спустя нашел свою бывшую в захолустной сельской столовой перед чашкой кофе. За месяцы после приговора Дэнни она стала совсем седой. Волосы теперь подбирала, кое-как закрепив заколкой. Губы, всегда тонкие, превратились в почти невидимую щель.

– Он плохо выглядит, – начала она.

– Не так уж плохо.

– Он мне видится смутно, будто вылинял.

Я расстегнул молнию ветровки. Мы с Эллен не разговаривали со дня вынесения приговора. Сейчас при виде ее прорвались чувства того дня, против воли открылись все срывы и бессилие – как вид в бездну космоса.

– Ты с ним говорила об апелляции?

– Он не хочет, – отозвалась она. – Я умоляла, а он твердит: «Нет». Я сказала, что хочу нанять адвоката. Он обещал, что тогда больше не станет со мной разговаривать.

Я кивнул. Такой же разговор вышел с ним и у меня.

– Не сдавайся, – сказал я, хоть и видел, что она уже сдалась.

Казалось, только я достаточно безумен, чтобы держаться за надежду на спасение сына после случившегося.

– Мне сорок восемь лет, – сказала она. – И я никогда ни с чем не справлялась. Не сумела сделать карьеру. Не умела наладить отношения. Не привела тело в порядок после родов, не научилась распределять внимание. А теперь уже поздно. Дэнни был единственным, чем я могла гордиться. А теперь он сделал это.

– Он этого не делал, – сказал я.

– Как ты можешь это повторять? – спросила она. – Он сознался. Его приговорили.

Я подумал, не рассказать ли ей, что узнал: о Коббе и Хуплере в поезде, о вероятности, что курок спустил не наш сын, а если и он, то после промывания мозгов, – но это был бы слишком дальний прыжок. По ее лицу было видно: она ищет прощения, а не информации. Ей нужно знать, что гибель Дэнни – не ее вина. Что рождение убийцы – не единственный след, который она оставила в мире.

– Мне кажется, он кого-то покрывает, – сказал я.

Она бросила на меня измученный, раздраженный взгляд – как на вора, который уже обобрал ее и пришел за добавкой.

– Как ты это докажешь?

Я пожал печами. Эллен надолго уставилась в окно. Выбившаяся прядь упала ей на лицо. Я ощутил нежность, какой не чувствовал десять лет. Мы когда-то любили друг друга, обещали, что навсегда, в болезни и здравии. У нас был общий ребенок, мы много лет растили его вместе, сменялись, вставая к нему по ночам. А потом, когда ссор стало слишком много, разошлись и начали жизнь заново.

– Какими молодыми мы были, когда встретились, – сказал я. – Трудно поверить.

Пошел дождь, струйки воды исчертили ее отражение в стекле.

– Красавчик-доктор на вечеринке, – припомнила она. – Я десять минут как приехала в город. Каждый встречный был для меня кинозвездой.

– Я был в хирургическом комбинезоне, а ты спросила, не на маскарад ли оделся.

Она тоскливо улыбнулась.

– Я никуда не гожусь. Плохо соображаю. Дэнни просил меня помочь с домашней работой, а я отвечала, что это неудачная мысль.

Помолчав, я спросил:

– Знаю, что мы все сто раз перебрали, но – было что-то? Если вспомнить – могли мы что-то изменить? Что упустили? Что-то предвещало?

Она поразмыслила.

– Он никогда особо не интересовался девушками. То есть подружки у него были, но сам он никогда не вкладывался.

Я обдумал ее слова.

– А еще?

– Несколько раз я ловила его с приятелями за кальяном. Лет в тринадцать-четырнадцать. Я хотела позвонить тебе, но не стала – знала, что ты обвинишь меня. У тебя всегда как-то получалось, что я виновата.

– Я правда был так несносен? – спросил я, странно обидевшись, что в ее глазах я, бывший муж, выглядел каким-то мстительным чудищем.