Хороший, плохой, неживой

– А вот и нет, если бы эльфы ушли в подполье на время жизни одного поколения пикси и фейри. Поворот их здорово проредил, и тем, кто остались, нетрудно было скрыться, пока не умрет последний пикси, помнящий, как они пахнут. Они всего-то лет двадцать живут – пикси, в смысле. – У меня слова в спешке налетали друг на друга, я рвалась выложить все поскорее. – И ты видела, как Трент не любит ни их, ни фейри. Почти фобия. Все сходится! Не могу поверить! Мы разгадали загадку!

– Рэйчел! – ласково сказала Айви, поворачиваясь ко мне. – Не будь дурой. Никакой он не эльф.

Скрестив руки на груди, я досадливо поморщилась:

– Он спит в полночь и в полдень, а наиболее активен на рассвете и в сумерках, как было у эльфов. У него почти вам-пирская реакция. Любит одиночество, но чертовски хорошо умеет вертеть людьми. Бог ты мой, Айви, он пытался охотиться за мной на коне под полной луной! – Я вскинула руки театральным жестом: – Ты видела его фруктовые сады и насаженные леса. Эльф он! И Джонатан с Квеном тоже.

Она покачала головой:

– Они вымерли, все. Какой смысл был создавать у внут-риземельцев впечатление, что они вымерли, если бы это было не так? Ты же знаешь, как мы любим швырять деньги на охрану исчезающих видов. Тем более разумных.

– Ну, не знаю, – огрызнулась я, раздраженная ее неверием. – Люди могли не простить им обычай красть человеческих младенцев и подсовывать своих неудачных отпрысков. Мне бы этого вполне хватило, чтобы держать язык за зубами и не высовываться, пока все не будут уверены, что мы вымерли.

Айви скептически хмыкнула, но видно было, что она все-таки засомневалась.

– Он работает с лей-линиями, – настаивала я. – Ты сама сказала: исключите все невозможное, и то, что останется, и будет правдой, как бы невероятно оно ни было. Он не человек и не колдун. – Я закрыла глаза, вспомнив, как укусила и Джонатана, и Трента, когда была норкой и пыталась вырваться. – Не может быть ни тем, ни другим. У него кровь вкуса вина с корицей.

– Он эльф, – произнесла Айви до ужаса бесцветным голосом. Я открыла глаза – ее лицо оживилось и осветилось. – Почему ты мне не сказала, что у него вкус корицы? – спросила она, соскальзывая со стола и беззвучно приземляясь на пол.

Инстинкт самосохранения заставил меня отступить на шаг раньше, чем я поняла, что делаю.

– Я думала, это от наркотиков, которыми он меня вырубил, – сказала я, с неудовольствием заметив, что Айви при упоминании крови задвигалась. Каряя радужка стала сокращаться под напором расширяющихся зрачков. Конечно, это оттого, что мы выяснили происхождение Трента, а не потому, что я стою тут перед ней, и пульс во мне бьется и ладони потеют. И все же… все равно мне это не нравилось.

Лихорадочно раздумывая, я посмотрела на нее с предупреждением и встала так, чтобы нас разделял кухонный островок.

О'кей, значит, мы знаем происхождение Трента. Сказать ему это – гарантировало бы мне аудиенцию, но как сказать серийному убийце, что знаешь его секрет – и остаться в живых?

– Тебе нельзя ему говорить, что ты знаешь, – сказала Айви, бросила на меня извиняющийся взгляд и прислонилась спиной к столу, демонстративно соблюдая дистанцию.

– Мне нужно с ним говорить. И если я это брошу ему на тарелку и подам с подливкой, он со мной говорить будет. Ничего со мной не случится – есть дискета, которой его можно шантажировать.

– Эдден тебя загребет за преследование, стоит тебе только позвонить Тренту, – предупредила Айви. Мой взгляд упал на коробку печенья с изображением дуба и клепки – и у меня глаза загорелись. Медленно я подтянула к себе пакет, выбрала фигурку, у которой все конечности были на месте. Айви посмотрела на целлофан, потом снова на меня. Просто видно было, как она следит за моей мыслью. А потом она обернулась ко мне с одной из редких своих искренних улыбок, едва заметно блеснув зубами, и лицо ее вдруг стало и застенчивым, и проказливым одновременно.

Меня пробрало дрожью, в груди собрался ком.

– Кажется, я знаю, как привлечь его внимание, – сказала я, чисто откусывая голову у покрытого шоколадной глазурью печенья и вытирая крошки с губ.

А в глубине сознания зудел вопросик, навеянный постоянной тревогой Ника. Вот эта радость предвкушения, что пела во мне – она от предчувствия разговора с Трентом… или от едва слышного шепота белых-белых зубок?

Глава двадцать третья

Автобус, невыносимо грохоча дизелем, рванулся вперед и стал набирать скорость, влезая в горку. Я стояла на заросшем бурьяном тротуаре и пропускала этот самый автобус, чтобы перейти улицу. Тихий шелест автомобилей создавал приятный фон пению птиц, стрекоту насекомых да иногда доносящемуся утиному кряканью. Почувствовав на себе чей-то взгляд, я обернулась.