Хороший сын

Через полчаса мы сидим в ресторане, который выбрал Леннокс. Это маленький итальянский ресторан, скатерти на столах, как и полагается, в красно-белую клетку, но они из клеенки. Не все столы заняты, через несколько столиков от нас сидит молодая семья, во всяком случае, я вижу мужчину, женщину и мальчика лет четырех, может быть, конечно, и по-другому: мальчик пригласил свою няню с бойфрендом в ресторан на пиццу и бокал красного вина, но будем все же пока исходить из того, что это семья. И после того как им принесли еду (и верно, пиццу), они складывают руки у груди и молятся, не только взрослые, но и мальчик, очень проникновенно, как умеют только дети, потому что иначе они не умеют. Пока верят, во всяком случае, но кто слышал о разуверившихся четырехлетках, они еще слишком маленькие, со мной это случилось намного позже. Они серьезно относятся к делу, их молитва длится дольше, чем господи-благослови-эту-трапезу-аминь, чего можно было бы ожидать от верующих, ужинающих не дома; и как же все-таки странно видеть людей, которые верят в то, от чего ты отказался кучу лет назад. Что с ними не так, они что, еще не слышали великую новость? Мне интересно, какую молитву они произносят – Где многим горек хлеб, Господь, там Ты кормишь нас досыта, – но эта молитва устарела уже тогда, когда ее произносил отец, к тому же вряд ли это наши соотечественники. Отец всегда молился вслух, до и после еды, а потом перестал. Почему – я так никогда и не узнал; может, он решил, что мы с сестрой уже слишком большие и что больше не надо нас учить, как это делается; и с тех пор мы молились в тишине, мать не стала брать эту обязанность на себя, она, конечно же, считала, что не сможет, она считала про себя, что ничего не может; а так от нее ничего и не требовалось, и никто ее не оценивал, она даже обходилась без списков покупок, чтобы никто не смеялся над ее почерком. Она полагала, что у других все получается лучше, и думала так не на пустом месте – за несколько лет до того, как у нее началась деменция, она рассказала, что ей ответила подруга на новость о том, что она обручилась с человеком, который потом станет моим отцом: ты за него выходишь? Эти его саркастические замечания… я бы не выдержала.

Семья закончила молиться, отец, мать и сын посмотрели друг на друга, как бы желая убедиться, что все на месте; и это мне тоже знакомо, очень-очень, этот непременный послемолитвенный взгляд, и, видя его, я понимаю, что он связан со стыдом, что важно не посмотреть, не убежал ли кто, а взгляд этот как бы упрашивает: ты ведь тоже сидел с закрытыми глазами, ты ведь не видел, как я молился? Кажется, это хорошие люди, я бы хотел подойти к ним и тихо объяснить им, что пора уже прекратить, хватит с них этой веры, этого Бога, что так будет лучше для всех и особенно для ребенка. Честно, отходите от этого, заканчивайте уже, я тоже не всеведущ, но если Бог и существует, то он родился из сбившихся в сгусток обрывков мыслей, которые принадлежали людям, жившим задолго до нас, и, может быть, наши мысли из этого сгустка пора уже вытащить, чтобы сгусток стал поменьше. Но зачем к ним приставать? Когда у тебя есть Бог, с жизнью можно справиться, как бы абсурдно это ни выглядело, потому что живешь ты тогда в другом, стабильном мире. И, наблюдая за тем, как они разрезают пиццу (мужчина помогает мальчику и перебрасывает половину его пиццы на свою тарелку), я чувствую удивительное умиротворение. Во мне что-то появилось, а вернее, что-то исчезло: ушел гнев, я больше не злюсь. Когда я дома, подводное течение постоянного раздражения всегда со мной, а сейчас оно пропало, будто привязано к определенному месту. Гнев уступил место легкому нервному возбуждению, в котором нет ничего неприятного, оно скорее почти что успокаивает, потому что это возбуждение от перемены мест. Куда мы едем, что именно произошло с Бонзо? Эти вопросы не приносят беспокойства, потому что я не один. Большую часть жизни я все делал один, а так не должно быть, не для этого мы живем на земле. Думаю, пока лучше ничего не спрашивать у Леннокса, пусть все будет как есть, потом узнаю.

Хочешь спросить, чем мы занимаемся, да? – говорит Леннокс. У тебя все на лице написано. Ну что ж, расскажу тебе, чем мы занимаемся: в данный момент мы сидим друг напротив друга в ресторанчике, надеюсь, тут не слишком дорого, если честно, я не посмотрел на цены, когда делал заказ.

Я даже и не заметил, что он уже сделал заказ, но, действительно, вот еду уже несут, перед нами расставляют тарелки, и я уже ничего не спрашиваю, а начинаю есть.

Глава 8