Хороший сын

Подушка надута, теперь нужно переодеться в удобную одежду, а все грязное снять. Я переодеваюсь, потом, взяв вещи, которые носил эти два дня, захожу в лифт, их надо постирать, у меня не так много вещей с собой. Добрый вечер, говорит лифт, мы едем на первый этаж, где… Не успел он закончить фразу, как двери уже открываются. Робот-регистратор не сводит с меня глаз все время, пока я не подхожу к нему вплотную. Он тоже желает мне доброго вечера, назвав по имени. Можно ли постирать эти вещи? Да, конечно. Робот встает или вырастает, в любом случае он становится выше, под грудиатурой у него дверца, как у стиральной машины, которая с тихим щелчком открывается. Робот протягивает обе руки, чтобы забрать у меня одежду, и закладывает ее внутрь, у него там серебристый барабан с дырочками. Дверца сама собой закрывается. Вуш, вуш, вуш, произносит робот, и на мгновение мне кажется, что сейчас, через три секунды, он достанет уже выстиранное белье. Это приспособление предназначено только для транспортировки, господин, говорит он с улыбкой и скользит прочь, как я понимаю, в прачечную. Завтра утром все будет лежать у вас в номере чистым и отглаженным! – кричит он, опять обращаясь ко мне по имени.

Я смотрю ему вслед. Эта дверца в его животе тот же обман. Я такое не люблю: кажется, будто кто-то прикалывается, и не только надо мной, надо всем миром, в котором я пребываю. Мой старый мир и так только что рухнул из-за того, что рассказал Леннокс (они сорок лет за мной следили! Им еще повезло, что я за это время так мало чего сделал), и новый мир в лице ироничного робота тут же норовит проехаться по руинам. А может, они заодно, Леннокс и робот? Я прямо слышу, как они договариваются: я ему расскажу, что и как, а ты добьешь его дверцей от стиральной машины. Робот не возвращается, наверное, стоит в прачечной и ради забавы стирает мои вещи в тазике, кто знает, точно не я, я собирался помедитировать и вот иду к себе в номер.

Добрый вечер, говорит лифт. А имени моего, что ли, не знаешь? Знаю, господин, я тут всех знаю. И он называет мое имя и номер моей комнаты. Вот мы и приехали, господин, вам нужно будет повернуть направо, ваша дверь вторая по левую сторону. Знаю, отвечаю я, я только что оттуда. Дверцы лифта закрываются за мной гораздо громче, чем я предполагал.

Это тягучее произношение, этот громкий стук закрывающихся дверей. Ко мне теперь и лифт относится с иронией? Я вновь вспоминаю улыбку робота-регистратора и вдруг понимаю, что улыбался он не мне, а себе самому. То есть я видел робота, которого реально прет.

Когда-то ирония принадлежала нам, образованному среднему классу, это был не слишком дорогой и легкодоступный способ сделать жизнь менее опасной, уменьшить ее, подогнать под собственный размер, а также способ выстроить иерархию в нашем собственном кругу; но сейчас она есть и у искусственного интеллекта. Может, она образовалась у него сама по себе – кто знает? – может, это неотделимая и неминуемая стадия развивающегося сознания, вполне может оказаться, что ирония – движущая сила всего. Я не удивлюсь. Но до чего же беззаботно они ею пользуются! Это действительно новый мир; все, что я только узнал о своей жизни, уже устаревшая информация, после встречи с ироничным роботом и дверьми лифта. Иногда мне кажется, что проводится какая-то работа с использованием машин времени, что это все спускается из будущего, чтобы мы постепенно привыкали к их режиму; поэтому нам сначала посылают милых, услужливых роботов-регистраторов с ироничными обманками и улыбочками. Но эта ирония, скорее всего, прокралась в них незаметно, по плану этого быть не должно, иначе они могут себя выдать: их ирония слишком торжествующая, это ирония того, кто просто не в состоянии принимать другого всерьез, как бы он ни старался; слишком уж этот другой маловажен, слишком эфемерен, слишком смертен. Это уже и не ирония даже, это веселость, они прикалываются над нами, потому что мы для них – ничего не значащее развлечение. Вот, например, эта дверца: она была там все это время или ее можно активировать? Вон, смотри, идет идиот с грязным бельем (подумать только, они носят одежду, которая пачкается, зачем эти лишние телодвижения), ага, давай-ка мы материализуем дверцу, как в стиральной машине, но не функциональную, зачем, просто поприкалываемся в собственное удовольствие, логика здесь совершенно и ни к чему, нам-то что. Вот умора будет, когда он опять подойдет к стойке и начнет высматривать, где дверца. Ржака же.