Хороший сын, или Происхождение видов

У моей мамы был только один сын – я. Это было правилом. Исключением стал Хэчжин, который в марте следующего года стал приемным сыном моей мамы и незаметно занял место моего старшего брата. То есть исключение обернулось новым правилом…

Я опять посмотрел на бритву в руке. Улики, свидетельствующие о том, кто убийца, были повсюду. Имелось также и орудие убийства. И ни одной зацепки, указывающей на обратное. А тот, кто является убийцей, ничего не помнит. Как Хэчжин воспримет эту ситуацию? Что бы он меня ни спрашивал, у меня для него только один ответ – оправдание, к которому уже тысячу лет прибегают преступники: я ничего не помню. Поверит ли этим словам Хэчжин или заявит в полицию? Возможно, он предложит мне явиться к ним с повинной. Я, конечно, не смогу так поступить. Меня арестуют или я сдамся сам, но это будет потом. Сейчас мне требуется время все обдумать. Если это совершил я, мне необходимо найти объяснение. Что случилось? Когда? Почему? И почему я ничего не помню?

Надо было со всем этим покончить.

Опять послышался голос мамы. Он раздавался не в голове, а за моей спиной. Я обернулся к стеклянной двери, ведущей на террасу. По ту сторону стояла мама. Волосы на затылке собраны в хвост, белая ночная рубашка, босые ноги с браслетом. Так она выглядела перед смертью – без следов крови, горло не рассечено.

Ты…

Мама смотрела на меня злыми горящими глазами. Белки отливали синевой, в них взрывались красные прожилки.

Ючжин, ты…

Я испугался и, держа бритву в руке, попятился назад к кровати.

Ты не должен жить.

В моих висках пульсировали вены. Рука с бритвой напряглась, и я невольно спросил вслух:

– Почему? Что я сделал?

Мама не ответила. Налетел похожий на метель туман и скрыл ее образ из виду. Передо мной была лишь стеклянная дверь. Я осмотрел комнату – кровавые потеки на полу, следы ног, окровавленное одеяло. Все это появилось после смерти мамы. А проклятие, которое я только что услышал, мама произнесла, еще будучи живой. Когда, почему она это сказала и за что мне все это? Может быть, она так сказала, оттого что ночью я выходил из дома втайне от нее? Мне даже это запрещено? Я теперь что, не должен из-за этого жить?

Кровь бешено стучала в висках, от чего страшно разболелась голова. В затылке пекло. Перед глазами мелькали черные точки. Казалось, тело не принадлежало мне. Я пошел в ванную, бросил бритву в раковину и открыл холодную воду. Чтобы не потерять мысль из-за отчаяния и гнева, я нагнулся и подставил голову под струю воды.

Завтра, мам. Я расскажу тебе все завтра утром.

На этот раз в моих ушах раздался мой голос. Когда я поднял голову, то увидел в зеркале отражение мужчины, который, возможно, и был убийцей. Что завтра утром? Горячо желая узнать ответ, я всматривался в отражение. Волосы в запекшейся крови, кровавая вода, стекающая по лицу. Раковина стала красной от крови, на дне ее полумесяцем колебалась бритва. В темной голове, словно свет, забрезжила одна мысль.

А вдруг…

Я смотрел на бритву, и все у меня внутри сопротивлялось этой мысли – ненормальной мысли, мысли, которая придет в голову только сумасшедшему. Я моргал, смахивая с век кровавую воду.

Но все равно – вдруг…

Я окунул руку в холодную воду и достал бритву. Согнул пальцы и сжал рукоятку.

Да, вдруг…

Я выбежал с бритвой из ванной. Пока не передумал, быстро распахнул дверь комнаты и вышел в коридор.

Как можно медленнее я спускался по лестнице и считал. Один, два, три. Взгляд был сфокусирован на кончиках пальцев ног. Четыре, пять, шесть. Это был мой эффективный способ успокоиться и отключиться от ненужных мыслей. Однако на этот раз все оказалось безрезультатно. Словно тело было подчинено только симпатической нервной системе. У меня было такое ощущение, будто лоб окутал пчелиный рой, мысли разбегались во все стороны, уши наполняли различные звуки – несущийся мощный речной поток, капли воды от разбивающихся волн, ветер, раскачивающий дверь на крыше, тихий стон мамы.

Ючжин.

Я придумывал сотни причин, чтобы бросить бритву и вернуться к себе в комнату – я устал, у меня болят глаза, голова раскалывается, все мысли перемешались, я боюсь, что эти видения сведут меня с ума… Я подтолкнул себя к лестнице и, не дыша, бегом спустился в гостиную. Там меня встретила мама – все те же широко распахнутые глаза, приоткрытые губы, ввалившиеся щеки, подбородок с кровавым следом, шея в запекшейся крови.

Бритва чуть не выскользнула на пол, и я крепко сжал ее в руке. Я опустился на колени на уровне маминого плеча. Прежде бритва была воспоминанием об отце, а теперь у нее появилось совсем иное предназначение. Она стала ключом, который только и ждал, чтобы его вставили в замочную скважину некой двери. Вставь я его туда, и сработало бы самовзрывающееся устройство. Я с огромным трудом сглотнул, и у меня закололо в горле. Казалось, я сейчас закашляюсь. Реалист издевательски спросил меня. Ты что, дрожишь?