Хороший сын, или Происхождение видов

Рукой, в которой была бритва, она с силой толкнула меня в живот. Я не ожидал такого нападения, не было даже возможности защититься. Я опять упал спиной на край ступени. Меня пронзила ужасная боль, но времени отвлекаться на нее не было. Я даже дышать не мог. Первым делом я должен убежать от мамы, которая устремилась на меня с бритвой, как Смерть. Я уперся в лестницу обеими руками и подтянулся на четыре ступеньки вверх.

— Мама, завтра. Завтра утром я все расскажу.

— Что расскажешь? — Мама со страшным криком шагнула на первую ступеньку. Я задом прополз еще две наверх.

— Что ты расскажешь?

— Все. Все, что хочешь, — с этими словами я поднялся еще на две ступеньки. До лестничной площадки оставалось столько же.

— Я расскажу тебе все — от начала до конца. Пожалуйста…

В тот момент, когда я встал на ноги, добравшись до лестничной площадки, мама снова сильно толкнула меня в грудь рукой, в которой была зажата бритва. На этот раз я ожидал этого, но далеко убежать опять не смог. Я попятился, упал в угол, ударившись затылком о выступ в стене, и с трудом поднялся.

— Сделай все сам, своими руками.

Мама стояла прямо передо мной. Она схватила меня за запястье и потянула на себя.

— У меня на глазах… сделай все это у меня на глазах.

Рукоятка бритвы оказалась в моей руке. Я рефлекторно отдернул руку — наконец-то я понял, чего от меня хочет мама.

— Что, страшно? — Мама снова схватила меня за запястье и вплотную подошла ко мне: — Или тебе обидно умирать одному?

Втиснувшись в угол, я покачал головой. Я очень старался отвести мамину руку, но это было невозможно: между нами не было зазора, чтобы увернуться, разве что оттолкнуть ее.

— Можешь не обижаться. Ты умрешь, и я сразу за тобой.

Я задыхался. В груди чувствовалась тяжесть, словно легкие до верху наполнились водой. Казалось, я сейчас утону, хотя вокруг не было ни капли воды. Я больше не мог всего этого вынести, с силой убрал мамину руку со своего левого запястья и выкрутил ее ладонь. Мама вскрикнула:

— Пусти!

Неожиданно ее руки оказались в моих, мама начала отбиваться — толкала меня всем телом, била головой по подбородку и вопила.

— Пусти, сукин сын!

Под моим подбородком танцевала черная мамина макушка. Ее крики, похожие на рычанье, ударяли мне в уши.

— Ты как… смеешь как… как ты посмел папину…

Я вынужден был запрокинуть голову, чтобы избежать ударов в подбородок. Но тогда я не мог видеть, что она делает. Мне оставалось только держать маму за руки и, подчиняясь ее движениям, следовать за ней. Мама, которая до этого пыталась всучить мне бритву, теперь делала все возможное, чтобы я не отнял у нее бритву. А через некоторое время она бросилась в атаку, норовя перерезать мне горло. Я что было сил ударил ее руку о стену. Это была моя последняя попытка защититься. Я рассчитывал, что мама выпустит бритву.

Но думать так было слишком наивно. Прежде, чем ее рука коснулась стены, она поднырнула у меня под мышкой. В следующий миг из моего горла раздался страшный крик. Мама изо всех сил вцепилась зубами в мою руку.

— Мама…

В одну секунду боль стрелой пронзила мою плоть, прошла через мышцы и влетела в голову, перерезав натянутую до предела нить. Нить, благодаря которой, изнеможенный, я добрел до дома, нить, которая сдерживала меня, пока мама на меня бросалась, пламенея от гнева, нить, которую я считал прочнее и надежнее железного троса. И я потерял над собой контроль, иными словами, разум меня покинул.

— Ради бога… не делай этого, — мой голос удалялся все дальше и дальше. Уши заложило. Со спины на меня навалилась темнота и закрыла мне боковое зрение. Я отпустил руку мамы, схватил ее за волосы и с силой потянул назад. Мама застонала, но не разжала зубы. Она рычала, как зверь, и все глубже и сильнее впивалась мне в руку. Она ослабила хватку, только когда я сумел совсем отбросить ее голову от себя. В узком пространстве, ограниченном шорами тьмы, я видел лишь тонкую, словно веточка, шею. На ней выступали округлые косточки. Синие вены вздувались и бились, будто разъяренные змеи. Я подтянул к шее мамы ее руку, в которой была зажата бритва.

Во мне тысячи ощущений медленно сменяли друг друга. Холод, замораживающий голову; пламенная жара, которая с яростью распространялась, точно скручивая мое нутро; дрожь от взрыва в каждом нервном окончании; стук размеренно бьющегося сердца. Лезвие, вонзившееся слева в мамину шею, стремительно добралось до правого уха. Горячая кровь брызнула из открытой раны под подбородком, заливая мое лицо, пол на лестничной площадке и стены вокруг. Я закрыл глаза и, отпустив мамины волосы, откинул ее руку. Ее тело с грохотом рухнуло на пол и гулко покатилось вниз по лестнице. Затем наступила тишина.

Кончиками пальцев я отер с глаз кровь и посмотрел вниз. Все было размыто, однако я четко видел валявшееся, словно пустой мешок, тело мамы, видел ее светящиеся, словно голограммы, глаза. Они служили мне ориентирами, пока я спускался по ступеням. Подойдя к маме и стоя в растерянности рядом с ней, я услышал, как пробили часы. Раз, два, три.