Вежливый, казалось бы, вопрос подразумевал совсем другое —
— Ты уже пообедала?
— А где мама?
Я ожидал этот вопрос, поэтому не растерялся. Я максимально безразличным тоном сказал ей то же самое, что уже говорил Хэчжину:
— Она поехала на ретрит.
— Ретрит? Вдруг так неожиданно?
Я не ответил, и тетя задала еще один вопрос:
— А куда именно?
— Я не спрашивал.
— Ты не спрашивал? — пробурчала тетя, будто разговаривая сама с собой. Я вспомнил предложение, которое прочитал в маминой тетради.
До двух часов ночи я повcюду искала его, но…
Если мама позвонила тете, то та наверняка первым делом спросила ее, где она находится. Потому что по звукам вокруг было понятно, что она звонит не из дома. Звонить из помещения это одно, а с улицы совсем другое. Тем более, вчера шел дождь. Мама рассказала ей все как есть — что ночью я убежал из дома через крышу, она побежала следом, но потеряла меня из виду, бродила в поисках по всему району и не нашла — и спросила, что ей делать? Что бы на это ответила тетя? Посоветовала пойти домой или сесть в машину и продолжить меня искать, расширив зону поиска? Здесь у меня появился еще один вопрос: почему мама сперва позвонила Хэчжину, а не сразу тете?
— Когда она вернется? — спросила тетя. Я ответил не сразу, а сперва посмотрел на сотовый мамы, лежащий на столе. Хэчжин, Хэвон… Может быть, мама нажала не на то имя? Этого нельзя исключать. По алфавиту их имена должны были находиться рядом. Тем более, список контактов мамы был небольшим, и они вполне могли идти друг за другом. Кроме того, у мамы уже давно дальнозоркость. Тогда на темной улице скорее ошибешься, чем нажмешь на нужное имя.
Хаотично валявшиеся бусины, похоже, собрались в цепочку. Если мама, как и советовала тетя, пошла домой, переоделась и поехала искать меня по всему району на машине… Если так и было, то тогда кое-что становилось ясным. Мокрые кроссовки мамы, звонок Хэчжина на рассвете и ключ от машины в кармане ночной рубашки.
— Хан Ючжин, почему ты молчишь? — По форме это был вопрос, но по сути — упрек.
— Я не знаю, когда она вернется, не спрашивал.
— А что, вы сейчас не разговариваете? — Ее вопрос означал:
— Когда я встал, ее уже не было.
— Тогда как ты узнал, что она уехала на ретрит?
— Она оставила мне на холодильнике записку.
— Твоя мама? — По ее тону было ясно, что она этому не верит. Я в подтверждение уверенно сказал «да».
— Ты хочешь сказать, что мама, никому ничего не сказав, на рассвете просто тихо уехала?
— Я поздно встал, поэтому не знаю, когда она уехала, на рассвете или позже.
— Ты поздно встал? А во сколько ты вчера лег?
Интересно, что она хочет узнать. Во сколько ушла мама или во сколько я лег спать? Голос в моей голове предупреждал меня, чтобы я в любом случае был осторожен. Эта старая карга пытается поймать меня на полуслове, и на это точно есть причины. Поэтому я ей ответил:
— А почему ты звонишь мне? Лучше позвони маме на сотовый.
— Наверно, тетя звонит тебе, потому что мама не отвечает. Разве не понятно? — ответила тетя от третьего лица. По моему опыту, она использовала такой прием, когда была сильно раздражена. Было в этом и предупреждение:
— Ну тогда попробуй перезвонить ей попозже. Может, она не слышала звонка?
— Я так и сделала. Теперь телефон вообще отключен.
Ааа…
— А во сколько ты лег спать? — спросила тетя. Мне не обязательно было отвечать на все ее вопросы, тем более, она так и не сказала, зачем звонит. Я решил напомнить ей об этом.
— У тебя к маме что-то срочное?
— Никакой срочности. Но что-то не так… — Тетя не торопилась закончить фразу. Я молча ждал.
— Я в замешательстве, потому что она записалась ко мне на прием, на сегодня на девять утра, а сама уехала на ретрит.
Она говорит правду? Если запись на девять, зачем названивать с семи утра? При этом звонить и на домашний, и на сотовый. Значит, тетя соврала. Я выбрал самый безопасный ответ:
— Тогда мама сама позвонит, подожди.