Хороший сын, или Происхождение видов

20 апреля. Четверг.

Целыми днями глаза ребенка умоляют меня: отправь меня в бассейн. Сколько в этом мире найдется мам, которым под силу игнорировать такой взгляд своего ребенка? Поэтому я только что позвонила Хэвон и спросила: нельзя ли ему заниматься плаванием и дальше. Но получила ответ, который знала наперед.

«Нельзя, иначе тот случай снова повторится».

Знаю, я тоже это знаю. Как я могу не знать своего сына? Я просто спросила: нельзя ли ему прекратить прием лекарства? Хэвон предупредила меня не забывать следующее: самое важное в жизни Ючжина — не стать чемпионом по плаванию, а жить, не нанося вред другим.

Я должна была это принять. Ведь именно в этом состоял смысл моей жизни, именно это была цель лечения Хэвон. Сделать так, чтобы он жил как обычные люди — безобидно и безопасно.

Я был в шоке. Казалось, будто меня сильно ударили по лицу. Указательным пальцем я водил по строчкам и внимательно перечитал все сначала, думая, что понял что-то не так.

В конце апреля 2006 года я перестал заниматься плаванием. Именно в это время я сам пошел к тете, чтобы та уговорила маму разрешить мне плавать. Как она тогда себя повела? На ее губах играла доброжелательная улыбка, но глазами она всячески пыталась разгадать мои намерения. Хоть я и понимал это, я открылся перед ней, потому что мне очень нужна была ее помощь. Когда она не пошла мне навстречу, мой мир рухнул. Несмотря на это, я не обиделся на тетю. Я тогда просто решил больше ей не верить.

Я и представить себе не мог, что вся ситуация с мамой и тетей была ровно обратной. Даже сейчас, когда я все узнал, мне все же не верилось. Мама хотела разрешить мне не пить лекарство и продолжать плавать, а тетя, достав желтую карточку, запретила маме это делать. Самое важное решение в моей жизни приняла не мама, а тетя, которая меня не родила и не растила, которая меня вообще не любила.

Я вспомнил тот день, когда мое членство в клубе было аннулировано. Вспомнил, как был раздавлен, когда смотрел на свои вещи, горевшие в огне. Все живо встало перед глазами: гнев, охвативший пламенем мое сердце, плач, комом застрявший в горле. Я вспомнил Хэчжина, который стоял у двери на крышу и сильно переживал, словно во всем был виноват именно он. А мама даже не поднялась наверх. Когда я вернулся в гостиную, она только безразлично спросила: «Потушил огонь?» Но оказалось, что это тетя заставила меня отказаться от плавания.

Я с трудом подавил ярость, разгоравшуюся во мне. Я изо всех сил старался сохранить обычное рациональное поведение. Пытался найти истину в запутанных словах. «Жить безобидно и безопасно» означало «жить без припадков»? Именно это она имела в виду?

Нет. Как ни крути, не это. Конечно, и в том, и в другом случае необходимо было принимать лекарство, но больше никакой причинно-следственной связи я не нашел. Вряд ли предотвращение припадка гарантирует, что человек станет безвредным и обычным. Если бы это было так, тогда многие в этом мире должны были быть безвредными, однако же мир не таков.

Эти слова надо было понимать по-другому. Чтобы он никому не мог навредить, ему надо принимать лекарство. Можно перефразировать и по-иному. С помощью лекарства он перестанет быть опасным.

Спрашивать, возможно ли это с медицинской точки зрения, — не было смысла. Нужно было обдумать: почему мне давали такое лекарство? Однако первым делом необходимо было проверить, от чего мне его прописали. От припадка, как я считал до сих пор? Или ради смысла жизни мамы? Или для эффективности лечения тети?

Я открыл мобильный и зашел в интернет. В поисковой строке напечатал «Ремотрол». Появилась информация, которую я уже и так знал — средство для лечения эпилепсии, маниакальной депрессии, поведенческих расстройств. Я никогда не слышал, чтобы у меня была маниакальная депрессия или поведенческие расстройства. А что касается эпилепсии, то да, у меня были ее симптомы — всего-то пару раз случился припадок. Но было кое-что, способное развеять это несоответствие — в инструкции под словами «с осторожностью».