Социопат. Хищник. От такого удара в моей голове потемнело. В этот момент промелькнули глаза Ючжина, которые я увидела в тот день, когда позвала его. Глаза, которые смотрели на меня, когда мы стояли с ним перед колокольней. Глаза разъяренного зверя с черными расширенными зрачками, сверкающие горящим пламенем.
Хэвон сказала, что хищник видит мир иначе, чем обычные люди. Он не боится, не беспокоится, не чувствует угрызений совести и не сочувствует. При этом он, словно дух, точно читает чувства других людей. Это врожденное.
Мне очень хотелось заткнуть уши. Я чуть не закричала, что этого не может быть. Почему это случилось с моим ребенком…?
Хэвон сказала, что события «того дня» произошли не случайно. Этот «проступок» Ючжин совершил, будучи хищником. Если все так и оставить, то это повторится. Она велела мне пойти в полицию и рассказать правду. Она сказала, что медицинская помощь должна сопровождаться изоляцией.
Изоляция. Я невольно крепко впилась руками в колена, еле сдерживая себя, чтобы не вскочить со стула. Ошибка трехлетней давности не должна повториться. Но и правду сказать я не могла. Кем бы, по словам Хэвон, ни являлся Ючжин, он — мой сын. Я должна за него отвечать. Я должна его защищать. Любым способом я должна помочь ему жить нормальной жизнью.
Я умоляла Хэвон. Говорила, что сделаю все, что она скажет, что ручаюсь за него своей жизнью. Обещала, что переживу его, что буду отвечать за него до конца. В доказательство своего обещания, если бы это помогло переубедить Хэвон, я готова была достать из груди свое сердце.
Хэвон согласилась начать лечение при одном условии, что я ни в коем случае не буду скрывать от нее ничего, что касается Ючжина.
Хэвон сказала, что лечение будет долгим, возможно даже растянется на всю жизнь. Лекарства, терапия, гипноз, когнитивная терапия, групповая терапия. Она заверила меня, что испробует все методы лечения, но не может дать гарантию, что это поможет. Говорить о чем-то будет возможно только тогда, когда Ючжину исполнится сорок, даже если до этого будет казаться, что у него, благодаря лечению, больше нет проблем. Она добавила, что по статистике такие состояния потихоньку смягчаются примерно после сорока.
Хэвон сказала, что цель лечения — не учить его моральным правилам. Это вообще невозможно — он просто не может понять, что хорошо, что плохо, как ему ни объясняй. Самый лучший метод помогать ему — понять, что ему выгодно, а что нет. И велела мне вести себя с ним также.
Я вся дрожала, словно меня бил озноб. Хотя Хэвон обещала помочь, я не видела никакого просвета. Было очень страшно, непонятно и безнадежно. Смогу ли я поступить, как сказала Хэвон? Смогу ли я забыть те события? Смогу ли любить Ючжина, как раньше? Меня охватил страх, который был больше моего отчаяния.