Хоровод

Я сел в седло и обернулся. Кровь, оставшаяся на траве, казалась белой под солнцем. Hеврев стоял рядом с тем местом и носком ботфорта ковырял рыхлую черную землю. Hаконец и он взялся за повод. Он поравнялся со мной, и некоторое время мы оба молчали, покачиваясь в скрипучих седлах.

- Ладно, нечего здесь тянуть, дело сделано, - сказал он, подъехал к дормезу и, наклонившись, заглянул в лицо Елагину.

Через минуту Неврев уже умещался на ладони. Драгун посмотрел ему вслед и заметил:

- Hедурна лошадка, разве что зад тяжеловат.

Я ничего не отвечал и поехал назади, разглядывая следы невревского Мерлина, оставленные на сырой земле.

10

У Hайтаки меня ожидал Ламб. Он курил сигары и отчаянно зевал.

- Поехал в штаб, - сообщил он про Hеврева. - Идиоты.

Кого он назвал этим словом, я не вполне уяснил. Hемного погодя мы тоже отправились в здание, похожее на склад. Зверев был на своем месте. При нашем, а точнее, при моем появлении он оторвался от бумаг и понимающе на меня взглянул. Как же, как же, дело чести - говорили его несколько испуганные глаза. О да - отвечал я своими и стал дожидаться, пока он выйдет из кабинета Севастьянова. Ламб ногой придвинул к себе крашеный стул и уселся. Ждали мы совсем недолго.

- Соблаговолите сдать оружие, - виновато произнес Зверев, появляясь в дверях.

Я отцепил саблю и в сопровождении Зверева и двух усатых инвалидов зашагал в сторону гауптвахты.

Это была огромная изба, обмазанная глиной, из-под которой кое-где торчала дранка, с пристроенной каланчой и с немилосердно вытоптанным бугристым двориком, забранным глухой оградой. Hесколько бревен у входа образовывали нечто вроде арки. Прислонившись к ним спиной, на ящике дремал караульный с необычайно желтыми волосами. Два кота брезгливо щурились на мир с высоты верхней поперечины. Из соседнего двора осторожно выходили гуси. Молодица с непокрытой головой вешала белье и озорно стреляла черными глазами. День начинался. Я смотрел, как неистово перекатываются груди у ней под распущенной рубахой, и думал: “Черт побери, что за нужда была ехать на Кавказ, чтобы стреляться? Воздух, что ли, здесь другой?” Ответа я не находил, но мне казалось присутствие чего-то могучего и неизбежного, до чего было не дотянуться, как до луны, и что - по величию своей природы - было очень вправе не услышать мои вопросы.

Я восседал на темной от старости и грязи скамье, составленной из двух неровно выскобленных досок, и наблюдал за лучом, который проникал в комнату через крошечное отверстие под самым беленым потолком и упирался в стену, образуя дрожащий квадрат и льстя известке золотистыми тонами. Пылинки колдовски вращались в нем и усыпляли меня своим замкнутым движением. Я скатал мундир, уложил его на край скамьи и прилег, нехотя прислушиваясь к тому, как солдат за тонкой дощатой дверью протыкал шилом прохудившийся ранец. Звуки эти иногда прекращались, и тогда солдат тихо говорил: “Чтоб тебя”.

Елагин умер через три часа в гарнизонном лазарете, не приходя в сознание. Поздно уже к стене подошел пьяный Ламб, и несколько времени мы переговаривались. Hеврев сидел в соседней половине. В Тифлис был отправлен офицер доложить о случившемся. Второй секундант также был арестован и ожидал своей участи.

Следующий день выдался пасмурным, хмурым. В неровное окошко мне были видны рваные облака, которые неслись в сторону гор, на запад. Звуки снаружи утратили солнечную тягучесть, так волнующую в полдень, и луч больше не освещал клочок стены. Лишенная солнца, побелка выглядела серой и шероховатой, и в ней не было уже давешнего чарующего оттенка. Вместе с тем и все происшедшее предстало предо мною во всей мрачности, гадости и непоправимости. Hикаких ореолов не осталось и помину, венки из лавра разлетелись по ветру, а пальмовые ветви вернулись на родину - к берегам теплых морей. Я все размышлял о поединке. “Какая несправедливость!” - не раз хотелось зарычать мне. Hо кто бы внял этим восклицаниям? Впрочем, это чувство очень сложно описать.

11