Хоровод

Дачу Тосик не купил, но снял на лето у вдовы знаменитого хирурга комнату с террасой и кухней. И потом несколько лет подряд, пока дача не перешла к другим хозяевам, жил по соседству. Приходил по вечерам к ним на участок и все жаждал каких-то дачных радостей: «Давайте разожжем костер и напечем картошки!» «Давайте зажжем на террасе свечи и будем играть в лото!» Тогда еще были живы родители Виктора Максимовича, свечи на террасе не зажигали, картошку не пекли. Отец — генерал в отставке и мать — бывшая полковник медицинской службы, не поверили бы, скажи им об этом, что дача — место отдыха. Для них она была мирным островом, где внучки дышали свежим воздухом и бегали на просторе, а им, в прошлом военным людям, было предназначено наверстывать то, что они недодали за свою жизнь земле. Грядки, молодой сад, удобрения, сорняки — Виктор Максимович понять их не мог: зачем превращать свои пенсионные годы в каторгу?

Когда появился Тосик, мать сказала жестко: «У вас признаки ранней дряблости. Возьмите лопату, укрепите свои мышцы».

Тосик однажды взял в руки лопату, стал выкапывать возле забора выродившийся малинник и через час упал, потеряв сознание. Его оттащили в тень, мать сделала ему укол, а вечером сказала сыну: «Не надо дружить с кем попало, от него материально исходит эманация несчастья».

Он не понял ее: «Какая связь между его обмороком и несчастьями?»

«Это необъяснимо, — ответила мать, — он выпал каким-то образом из нормального физического состояния. Психика тоже по этой причине у него не может быть нормальной, и он опасен для окружающих».

Мать в свои последние годы часто изрекала что-нибудь непостижимое, какую-то медицинскую отсебятину, и Виктор Максимович не доверял ее словам. Ему больше нравилось отношение к Тосику тещи. Тогда мать Леоноры еще не жила с ними, приезжала на дачу по воскресеньям. «Тосик — дурак, — говорила она. — Обычно это слово звучит как оскорбление. Но ведь существуют дураки, глупые, нравственно неразвитые. Вот Тосик как раз из числа таких дураков».

Леонора спорила с матерью: «Он не дурак, он просто хочет жить легко и весело. Ему кажется, что только так и надо жить».

«Что ему кажется, меня не интересует, — теща не любила возражений, — я говорю то, что мне кажется».

Она единственная, у кого хватило духу сказать Тосику: «Можете быть кому угодно Тосиком, а мне назовите свое настоящее имя».

Оказалось, что он Анатолий Анатольевич.

Потом Тосик и жена его Анна исчезли с их горизонта. Иногда напоминали о себе телефонными звонками, новогодней открыткой. Потом опять как-то два лета подряд снимали комнату в их поселке, и опять Тосик со своей молчаливой женой приходил под вечер к ним на участок — теперь уже жгли костер, жарили шашлыки, приглашали соседей. Среди ночи заливали кострище и гурьбой уходили в лес. Когда веселье и возбуждение выдыхалось, Тосик выкрикивал что-нибудь нелепое, и опять раздавался смех, опять становилось молодо, легко, беззаботно.

Родителей Виктора Максимовича уже нет, девочки Вера и Майка стали школьницами, грустная, молчаливая Анна превратилась в Анну Сергеевну, а Тосик как был Тосиком, так и остался. Годы, конечно, пометили его: он располнел, под легким облачком волос просвечивалось темечко, но заряд «давайте разожжем костер, давайте зажжем свечи» остался.

Где он работал? В каком-то научном институте. Только однажды зашел об этом разговор, и они узнали, что Анна Сергеевна защитила кандидатскую диссертацию, а о Тосике была сказана загадочная фраза, что он «остепенится, когда остепенится».

Их семейные отношения неизменно волновали Леонору, и она сердилась, что Виктор Максимович не проявляет к ним интереса. То ей казалось, что Анна Сергеевна любит Тосика и относится к нему как к неуемному ребенку; то делала открытие, что она страдает: «Он ее очень глубоко оскорбил и давно, она это носит в себе, хочет простить и не может». Тосик не давал повода для такого заключения, был неизменно нежен с женой. Как-то, когда ее не было рядом, обронил: «В доме отдыха народная артистка, сидевшая за нашим столом, сказала: «Ваша жена ест, как леди».

Быть женой Тосика и оставаться собою, не смешиваться с ним и враждебно не отделяться — для этого нужна была какая-то особая внутренняя вышколенность. Об этом говорила и Леонора, и Виктор Максимович не спорил, хотя считал, что Анна Сергеевна просто любит мужа и, стало быть, обсуждать тут нечего.

И вот сегодня Майка помчалась к ней, не зная, не понимая, что ее подростковая, максималистская правда способна убить человека. Стараясь не глядеть на пол, усыпанный осколками, Виктор Максимович слушал пересвист птиц и не мог припомнить, с чего они так распелись в это жаркое, утро — к дождю ли, к похолоданию? Но вот взгляд его уловил круглую раскачивающуюся фигуру, отделившуюся от сарая, и он произнес:

— Бондариха на горизонте.

Эти слова означали сигнал: всем по местам! Старуха Бондарина, когда заставала их за столом, опускалась в кресло в углу террасы и способна была просидеть в нем весь день. Но сегодня одна Леонора сорвалась с места, схватила веник, совок и стала сметать осколки.