Хоровод

— Песочный или бисквитный?

Виталий Васильевич пожал плечами: этого он не знал. Торт был в разноцветных розах, стоил два рубля восемьдесят копеек.

— Хороший, красивый торт, — сказал он, — и, главное, свежий. Я потому и купил, что их только что привезли.

— А ты случайно не выпил на работе? — спросила жена.

— То есть как это «выпил на работе»? — Виталия Васильевича вопрос возмутил.

— Ну, может быть, кто-нибудь отмечал день рождения, или отпускные получил, или премию, — подсказала жена.

— По таким случаям мы никогда не «выпиваем на работе». — Он прошел на кухню, зажег газ и поставил чайник. — Странная ты женщина, во всем тебе мерещится подвох. Что тут особенного: зашел в магазин после работы, в кармане был трояк, взял и купил торт.

— А тогда ты с тортом или без торта ломился в чужую квартиру?

— В какую чужую квартиру?

— Уже забыл! Ты же заблудился! Зашел в чужой дом!

— Тогда зашел в чужой дом, а сегодня в магазин.

Жена постояла, поглядела на него с подозрением, и глаза ее потемнели так, как темнеют у немолодых женщин от ревности. Но это была еще не ревность, а предвестница ее — тревога.

— Ужинать не будешь? Только чай? — спросила она, глядя на закипающий чайник. — Тогда ты тоже не ел.

— Я буду есть торт! — заорал он и топнул ногой. — Я буду есть, что захочу, и совсем не есть того, чего не захочу. Мне надоело жить по твоим правилам! Мне надоело вообще жить по правилам!

Кровь хлынула ему в голову, лицо пошло пятнами, в глазах заискрилась ярость. Непонятным образом эта истерика успокаивающе подействовала на жену. Она выключила газ. Налила в две чашки чаю, развязала коробку и выложила на круглое блюдо нежно-розовый, похожий на детскую улыбку торт.

— Давай в будущем году поедем в отпуск пораньше, — сказала она, — в марте или в апреле. По-моему, мы оба устали.

Виталий Васильевич представил, что уедет куда-то, а Борисова останется, и ужаснулся. Нет-нет. Здесь она была рядом, они жили под одной крышей, и то отчаяние и тоска снедали его.

— Знаешь, в чем наша беда? — сказал он жене. — Ты всегда одна знаешь, что нам надо двоим.

— У нас нет беды, — ответила жена, — оттого ты и напускаешь в последнее время какой-то туман.

— Какой туман? — Виталий Васильевич похолодел, боясь, что она догадалась об истинной причине его состояния.

— Обыкновенный. В котором хочешь спрятаться от приближающейся старости.

— Какой старости? — Он не любил этой темы, она его угнетала. — Сколько я знаю, все говорят о приближающейся старости. Но никто еще себя не признал стариком.

— Для меня ты тоже не старик, — сказала жена, — я живу с тобой уже тридцать лет и все это время моложе тебя на четыре года. Состариться рядом с тобой просто невозможно.

— А если бы ты была моложе меня на тридцать лет?

— На тридцать лет моложе тебя наш сын, — ответила жена.

Виталий Васильевич задумался. Жена, как всегда, была права. И в это время, как наваждение, к столу подсела Борисова, взяла кусочек торта и стала есть, глядя на хозяина сияющими глазами. «Торт должны есть дети и очень красивые женщины», — подумал Виталий Васильевич, а вслух сказал:

— Когда мы были молодыми, у нас не было денег на торты. Я даже забыл, что́ мы тогда ели.

— Что попало, — ответила жена, — кажется, варили картошку, жарили колбасу. А первый борщ сварил ты. Помнишь?

Он вспомнил этот борщ. И зеленую четырехлитровую кастрюлю, что дала ему хозяйка, у которой они снимали комнату.

Борисова поднялась из-за стола и вышла в коридор. Воспоминания о зеленой кастрюле оскорбили ее.

— Лена, — сказал Виталий Васильевич жене, — я не хочу тебе врать, но у меня нет другого выхода. Мне надо сейчас уйти.

— Иди, — сказала жена, и глаза ее потемнели уже от настоящей ревности, — но если ты думаешь, что я буду сидеть и ждать тебя, то в этом ты глубоко ошибаешься. Я тоже уйду.

— Куда? — с досадой спросил Виталий Васильевич. — Ну что ты такое говоришь, куда ты уйдешь?

— Туда же, — ответила жена, закрывая лицо, чтобы он не видел ее слез, — в другую сторону, но туда же, куда и ты.

И тут Виталий Васильевич совершил самую непоправимую в этой истории ошибку.

— Кому ты нужна? — спросил он и сам себе ответил: — Никому ты уже не нужна.

Жена отняла руки от лица, слезы в одну секунду высохли, она вскинула голову и пошла к вешалке.

Из дома они вышли вместе, но потом каждый пошел своей собственной дорогой. Виталий Васильевич покружил по улицам, поразговаривал с Борисовой, потом спросил у себя:

«А не сходишь ли ты с ума, бедный Виталий Васильевич?»

«Вряд ли. Просто я долгие годы жил на одном месте, а потом переехал в новый дом».

«И в этом новом доме к тебе пришли новые желания?»

«Эти желания стары как мир. Просто на новом месте они проснулись во мне. Я вспомнил, что у человека должны работать не только голова, руки, ноги, но и душа».

«В чем же выражается работа души? Что она должна делать?

«Любить».

«Бедный, несчастный Виталий Васильевич, что же она так поздно спохватилась, твоя душа, пусть бы уж отдыхала до конца, не приносила страданий».

«Я не страдаю, я думаю».

«Ты думаешь о Борисовой? О ее красоте и молодости?»