Хосе Рисаль

На парижскую выставку, памятью о которой осталась Эйфелева башня, съезжаются многие филиппинцы, причем по просьбе (а скорее требованию) Рисаля. Они часто сходятся вместе, преимущественно в студии художника Хуана Луны, и обсуждают «дела филиппинские». Эти встречи увековечены в двух фотографиях: одна в студии Луны, другая — в одном из павильонов выставки. На фотографиях мы видим безукоризненно одетых филиппинских кабальеро, преисполненных собственного достоинства. Но практически результаты встреч не очень велики — эмигранты подтверждают свои прежние принципы и обязуются продолжать борьбу за дело ассимиляционизма. Главная цель для них — разоблачить монахов, уповая на изменения колониальной политики Испании на Филиппинах. В кортесах и в испанской печати филиппинцев обвиняют в подстрекательстве к бунту, доходя до того, что Моргу, уже двести лет покоящегося в гробу, обвиняют — после публикации комментариев Рисаля — в антииспанских настроениях.

Малая результативность парижских встреч объясняется тем, что сам Рисаль уже придерживается более радикальных взглядов. Но, не будучи уверен в поддержке соотечественников, хранит их пока при себе, лишь изредка раскрывая в письмах к самым доверенным лицам. Впрочем, в Париже, как и в Лондоне, он создает из филиппинцев организацию «Индиос бравое» — «Храбрые индейцы». Напомним, что слово «индио» в испанском языке имеет уничижительный оттенок. Рисаль принимает его как самоназвание филиппинцев с явным вызовом: да, мы «индейцы», но мы гордимся этим! Приехавшие в Париж филиппинцы с готовностью принимает новое самоназвание и, уехав в Мадрид, сохраняют его: пишут коллективные письма своему признанному вождю, а он, в свою очередь, шлет им наставления-проповеди, призывает «не забывать благородные обязательства, принятые на себя!». Цель организации — воспитание мужества и достоинства, основные занятия — спорт, прежде всего стрельба и фехтование.

В сентябре в Париж приезжает и Марсело дель Пилар, он же Пларидель. Этот убежденный ассимиляционист, ростом еще меньший, чем Рисаль, носит лихо закрученные усы и не терпит возражений. Признавая авторитет Рисаля, он в то же время дает понять, что у него свои взгляды на ведение кампании пропаганды и что ему не нужны ничьи советы. Не того ожидает Рисаль, но, учитывая роль и влияние дель Пилара среди эмигрантов, он до поры до времени молчит, опасаясь вызвать раскол. Но он уязвлен, и если раньше почти в каждом письме с восторгом отзывался о дель Пиларе, то после личной встречи эти отзывы напрочь исчезают из его переписки.

Длительное отсутствие Рисаля не может не сказаться на эмиграции. Его по-прежнему признают вождем, с ним советуются по всем вопросам, но эмиграция в Испании живет своей жизнью. Руководить борьбой из далекого Лондона, а потом Парижа — дело сложное. Рисаль постепенно приобретает статус скорее «почетного консультанта», нежели практического руководителя. Слишком многие важные события происходят без него. Разумеется, он на них откликается, но складывается впечатление, что не он их направляет — разве что в каком-то абстрактном смысле.

Его публицистические произведения встречают восторженный прием у эмигрантов и у всех филиппинцев. Они дают ответы на самые животрепещущие вопросы. Это не только отклик на злобу дня, но и хорошая литература. Особенно это касается двух памфлетов: «Видение брата Родригеса» и «По телефону». Первый памфлет пишется в защиту «Злокачественной опухоли», и здесь Рисаль поднимается до высот вольтеровской антикатолической сатиры. Брат Родригес написал восемь памфлетов против романа Рисаля и стал продавать их по сентаво за штуку и по пять песо за тысячу. Несостоятельность критики романа Рисаля благочестивым августинцем очевидна, не придает ей большого значения я сам автор романа. В одном из писем он делится такими мыслями: «Теперь о книжонках брага Родригеса. Говоря откровенно, они у меня вызвали хохот… Думаю, впредь нам нужно отвечать на подобные творения, не иначе как предваряя их поучительными и наставительными словами в простой и увлекательной форме, постоянно рекомендуя чтение сочинений монаха Родригеса, дабы публика ознакомилась с его большим талантом». Таков замысел памфлета — «в простой и увлекательной форме» рассказать о проделках брата Родригеса, августинцев и вообще всех монахов.