Хосе Рисаль

Психология эмигрантов достаточно подробно описана в мировой литературе. Почти всегда эмигрант — раздвоенная личность: душой и сердцем он на родине и добивается признания там, где его нет, осуждает условия, царящие в покинутой отчизне, и жаждет вернуться туда, несмотря ни на что. Там, где он находится, он не может быть счастлив, но там, где он мог бы быть счастлив, он не может находиться. Отсюда нередко — психическая неустойчивость, фрустрация, поразительно высокий процент самоубийств. Товарищей по эмиграции не выбирают, их поставляет необходимость. Расшатанная психика делает необычайно сложной проблему совместимости, а отсюда неурядицы, ссоры; у филиппинцев, как мы видели, даже дуэли. Отсюда же чрезмерная чувствительность, уязвимость и ранимость, раздражительность. Пока Рисаль руководил филиппинцами издалека — из туманного Лондона, веселого Парижа, добропорядочного Брюсселя, — все признавали его авторитет. С его приездом в Мадрид негативные аспекты эмигрантского бытия с неизбежностью дают о себе знать; личное общение не выдерживает напряжений и нагрузок, которыми богата жизнь в изгнании.

Слово Рисаля — самое весомое, он — вождь, это никто не подвергает сомнению. Но Марсело дель Пилар уже почти два года как сменил Грасиано Лопес Хаену на посту редактора «Ла Солидаридад». Он определяет курс газеты, отбирает материал, заказывает статьи, а значит, практически руководит всей политической деятельностью эмигрантов. С появлением Рисаля встает вопрос: кто первый? Схватка неизбежна.

Эмигрантам она представляется как расхождение по не столь уж существенным моментам, на деле же борьба за первенство есть борьба двух политических линий, в принципе несовместимых. Борьба за «филиппинское дело» есть борьба политическая, а в политике главное — вопрос власти. И Рисаль, и дель Пилар исходят из того, что на Филиппинах реальная власть принадлежит Испании — это самоочевидно. Поначалу борьба шла лишь за то, чтобы «очеловечить» эту власть, сделать ее более гуманной, ограничить всевластие монашеских орденов, наделить филиппинцев равными с испанцами правами. Словом, на первых порах речь шла о том, чтобы превратить Филиппины в органическую часть Испании — такова программа ассимиляционистов. Рисаль полностью разделял эти взгляды, благодушно прислушивался к голосам, сулящим именно ему кресло в кортесах (он даже заметил как-то, что один из его предков уже занимал это кресло). Но пребывание на родине, «дело Каламбы», тщательное изучение испанской политики на Филиппинах, глубокое понимание сути колониального режима лишают его всяких иллюзий. Не всегда последовательно, но тем не менее отчетливо он проводит мысль о том, что филиппинцы должны бороться за полную независимость, что испанский колониализм — заклятый враг филиппинского парода. А если так, то что такое ассимиляционизм? В лучшем случае — пустая иллюзия, в худшем — пособничество колонизаторам.

Таковы новые взгляды Рисаля. Другим деятелям пропаганды они кажутся непоследовательными, даже граничащими с предательством. В самом деле, рассуждает Марсело дель Пилар и с ним многие эмигранты, кто заклятый враг ассимиляции? Монахи. Кто еще? Оказывается, сам Рисаль, признанный вождь эмиграции и всего филиппинского народа! Рисаль смыкается с монахами! Рисаль не хочет свободы печати, не хочет представительства в кортесах — не хочет ничего из рук испанцев. Не иначе как на него нашло затмение — может быть, под влиянием личной драмы. Впрочем, он и раньше писал как-то «путано», а теперь из-под его пера выходят и вовсе непонятные сентенции. Часто в одном и том же номере «Ла Солидаридад» соседствуют статьи дель Пилара и Рисаля, которые никак не согласуются друг с другом. Дель Пилар взывает к благородству испанцев, к их здравому смыслу, апеллирует к долгосрочным интересам Испании на архипелаге. Рисаль же совсем не верит в это благородство, считает, что здравый смысл покинул испанцев, апеллирует к национальному чувству филиппинцев, утверждает, что интересы Испании и Филиппин расходятся радикально. Сторонников у него немного — Мариано Понсе, Галикано Апасибле, неистовый Антонио Луна, но и они идут за ним скорее завороженные его авторитетом вождя, нежели по принципиальным соображениям. Много позднее им суждено будет увидеть, насколько глубже Рисаль понимает насущные задачи движения.

А пока этот вышедший из добровольного заточения вождь, осунувшийся, с темными кругами под глазами, опять, как и восемь лет назад, предъявляет явно непомерные требования. Нетерпим, раздражителен, своенравен. Пожалуй, стоит указать ему место — не грубо, разумеется, но надо заставить его подчиниться общему мнению. Кончается 1890 год, предстоит традиционная новогодняя встреча, надо обязать его быть на ней — и не в качестве рядового участника, а в качестве устроителя, например, предложить ему уплатить за шампанское для всех (за кофе согласен платить дель Пилар, за сигары — Кунанан). Это самый большой взнос, но ведь Рисаль вождь. Дель Пилару и Кунанану о решении сообщают заранее, к Рисалю обращаться как-то боязно.