Хоть поверьте, хоть проверьте (СИ)

А потом Фред лихо свистит, и возле нас в два взмаха крыла появляется серебряный Клювокрыл.

— Ну что, хочешь прокатиться на единороге? — Поттер вопросительно глядит на меня, а мы с гиппогрифом обмениваемся подозрительными взглядами. Мы оба не слишком-то рады друг другу.

— А может, лучше старая, добрая аппарация? — я поспешно предлагаю другой вариант.

Мне кажется, или морда у гиппогрифа становится ехидной до жути?

— Давай. Аппарируешь нас? — Поттер тянет меня на себя, обвивая руками за талию. От такой его близости я просто дурею. Сосредоточиться не могу.

Он ведет рукой мне по спине, и моя голова снова кружится каруселью.

— Давай? — шепчет он, прижимаясь ко мне все ближе и ближе.

— Поттер, придурок! Я не могу, — я действительно злюсь, потому что не соображаю уже ничего. Так и расщепиться недолго.

— Оставайтесь! Будете вместе сажать мандрагору. И навоз еще нужно собрать, — коварный Фред определенно нажал во мне на новую кнопку, потому что я вздрагиваю, мгновенно сосредотачиваюсь, и близнецы вместе со своим старым курятником растворяются в сером вихре.

***

Мой мэнор.

Как передать словами все, что я сейчас чувствую?

Мы стоим перед крыльцом, знакомым до боли, и мое сердце колотится так, словно хочет выпрыгнуть из груди. Сам не знаю, как моя рука оказалась в поттеровской руке, но я сжимаю ее изо всех сил, и мне ни капли за это не стыдно.

— Пойдем? — шепчет Поттер.

— Сейчас.

Стараюсь унять слезы из глаз. Одного раза с моим позором было достаточно.

Поттер словно понимает все это, он просто заходит мне за спину и обхватывает рукой поперек груди, накрывая мое сердце рукой. Мне так действительно легче. Он не видит меня, но я ощущаю его поддержку всем своим телом.

— Зачем тебе все это? — мне не удается скрыть свою горечь.

Он в моем мэноре, и сейчас мне это кажется ненужным и странным. Потому что здесь вся моя жизнь без него. Я знаю, что однажды он снова уйдет, а я уже никогда не склеюсь обратно.

— Просто пойдем, — он отстраняется и, не оглядываясь, решительно тянет меня за собой.

Деревянные двери… Наш коридор… Чайный зал, слишком пустынный без мебели… Пусть все отмыто, очищено, но повсюду видны следы запустения и нужно делать ремонт. Мой дом. Обещаю, однажды я тебя оживлю.

Старый Тикси, появившийся в глубине коридора, низко кланяется, утирая подолом глаза, и семенит к моей детской комнате, услужливо открывая перед нами обе двери.

Поттер еще увереннее тянет меня за собой.

— Это здесь.

— Что ты… — я не успеваю договорить, потому что двери распахиваются, и там где еще недавно царила разруха, я вдруг вижу это.

Пусть в комнате по-прежнему пусто, и даже нет обоев на стенах. Но сейчас это полная ерунда. Потому что все стены вручную покрашены белым, и от этих грубых мазков в комнате стало легко и светло. В самом центре стоит незатейливый стол на тонких выгнутых ножках, с которого в обе стороны ниспадает тонкая кисея. Прозрачная, белая. Вокруг стола светлые стулья с состаренной позолотой. А на столе букеты белых тюльпанов и высокие тонкие свечи. И по всему полу рассыпаны кремовые и кипенно-белые лепестки.

Все это так непривычно и изысканно в своей простоте, что мое горло сжимается. Я просто молчу.

— Ну что ты? Не нравится? — Поттер тревожно заглядывает мне прямо в глаза.

Я мотаю головой и тут же следом киваю, выдавливая из себя кривую ухмылку — на большее я сейчас все равно не способен. Это он? Для меня? Во мне такая буря эмоций, что горло снова сжали тиски.

Но Поттер понимает это по-своему:

— Я все уберу!

Он рвется к столу, но я успеваю схватить его за рукав.

— Стой, идиот! — мой голос хриплый настолько, что я его сам не узнаю.

Поттер растерянно глядит на меня, ожидая вердикта, а я просто тяну его на себя.

Тяну и тяну, пока он не оказывается вжатым в меня что есть силы.

— Идиот, — повторяю я, сам не замечая, как начинаю его целовать — скулы, ресницы, вихры, теплую шею и даже плечи сквозь мантию.

— Драко, ну что ты, — он пытается отстраниться, но я его не пускаю.

Понимаю, что мои исступленные поцелуи способны его, скорей, напугать, но я так безумно влюблен в него, так безумно хочу, что вся моя привычная сдержанность в одно мгновение рушится в пропасть:

— Люблю тебя, как ты не понимаешь, люблю, — шепчу я, не выпуская его ни на секунду. Как я раньше умудрялся жить без него?

Его сердце колотится рядом с моим, бухает так тяжело, что я ощущаю его грохот буквально всем своим телом.

— М-малфой, — он запускает свою руку мне в волосы, пропуская сквозь пальцы мои отросшие пряди и тоже прижимает к себе. — Я хотел сказать тебе…

— Не надо. Заткнись.

Зачем мне слова, если он сделал то, что он сделал? Поэтому я просто снова целую его.