Хотеть не вредно!

Все были страшно заинтригованы и ждали, что будет дальше. Оказалось, что Борькина гитара переделана в электрическую. На глазах у изумленной публики Зилов подсоединил ее к радиоле, невероятно усилив звук. У Сашки была обычная гитара. И вот они ударили по струнам и запели. Пели моднейшие песни из репертуара ансамбля "Цветы", но больше русские версии битлов, а также "Венеру" (русский "Шесгарес") и мелодию из фильма "Крестный отец". Сказать, что мы были потрясены — ничего не сказать.

Я смотрела на Бориса и понимала, что пропадаю. Взяв в руки гитару, он преобразился для меня, как в сказке, где чудовище оказывается прекрасным принцем. И взгляд его стал другим: открытый, смелый, почти в упор. Я потерялась под этим взглядом окончательно. Обернувшись к девчонкам, догадалась, что не одинока в своих ощущениях. Любка кусала губы и плотоядно впивалась глазами в лицо Бориса. Танька Лоншакова мечтательно улыбалась. Даже Ирка Савина, давно уже числившаяся за Карякиным, восхищенно внимала певцам, явно отдавая предпочтение Борису.

Сейчас я думаю, что видела все сквозь мутные очки ревности. Ведь Сашка Колобков тоже снискал свою долю лавров, девчонки обожали его с первого же дня. И ясно было, кто инициатор этого вдохновенного концерта. Сашка пел еще не оформившимся дискантом, и бархатный баритон Бориса (какая звукопись — "бархатный баритон Бориса"!) служил довольно гармоничным его обрамлением.

После началась проза, если к танцам применима подобная метафора. Вернее, сначала была игра в колечко, которая определяла пары. У меня подкосились ноги, когда мне объявили, что я танцую с… Зиловым! Он еще ни разу ни с кем из класса не танцевал. И дикость Братьев Карамазовых уже вошла в пословицу. Я замерла, не зная, как поступить. В это время, похоже, Борис переживал то же самое. Он страшно покраснел, замялся. Марат и Сашка его подбадривали игривыми репликами. Мы смотрели друг на друга из противоположных концов комнаты и не делали никаких движений к сближению. Когда пауза затянулась, я не выдержала:

— Нет, ни за что я с этим Квазимодой не буду танцевать!

Девчонки взялись меня уговаривать:

— Ну, на благо общества уж постарайся! Ради будущего нашего класса! Он же никогда так и не будет приручен!

Выталкиваемые с обеих сторон, мы медленно приближались друг к другу. В этот момент я ненавидела Бориса слепой, бешеной ненавистью. Мне казалось, что, превратив обыкновенный танец в фарс, он смертельно оскорбил и унизил меня. "Никогда, никогда ему не прощу этого!" — мстительно думала я, глядя в его голубые глаза, которые оказались невероятно близко… Борис обнял меня так осторожно и нежно, что сердце мое замерло от какого-то пронзительного чувства.

В это время Марат с идиотской, как мне показалось, улыбочкой произнес:

— Тебе повезло!

Все еще красный и напряженный, Борис непонятно усмехнулся и ответил:

— Ага, повезло.

"Кажется, надо мной издеваются!" — думала я, деревенея. Танец стал для меня медленной пыткой. Я едва касалась плеч партнера, но хорошо помню, что под шелком пестрой по тогдашней моде рубахи ладони мои ощущали каменную упругость его мышц. Это почему-то волновало и злило еще сильнее. Я прятала от Бориса свой взгляд, стараясь не поднимать головы, и смотрела по сторонам. Народ давно уже перестал глазеть на нас и вовсю танцевал. Вот это да! Марат тоже танцует с дотошной Танькой Лоншаковой! Никак новая эра наступила!

Мы молчали. Я затаила обиду, но тем не менее не могла не признаться, что мне было приятно вот так медленно плыть по волнам психоделической музыки в сильных, но очень бережных объятьях Бориса. Теперь я думаю, что он сам немало трусил. Решившись на него взглянуть, я натолкнулась на мягкую улыбку, которую тут же определила ехидной. Наверное, мы испугались оба. Я не выдержала танец до конца и позорно бежала, бросив Зилова посреди комнаты. Это была моя маленькая месть.

Однако все происходящее окончательно выбило меня из колеи. Я наблюдала, как мальчишки, до сих пор считавшиеся дикими, выделывают невероятные коленца в быстрых танцах, и никак не могла вернуть прежнее равновесие. Может, прав Лермонтов, сказав, что первое прикосновение решает все. Я не могла отделаться от чувства, что меня привязали невидимой, но крепкой нитью к незамысловатому, хоть и красивому, молодому человеку. Я даже физически чувствовала шевеления этой нити, когда Борис двигался или выходил покурить.

Решившись резко обрубить невидимую нить, я подбила Танек сбежать в клуб, где тоже были танцы. Мы тихонько слиняли и помчались в район. Лоншакова была счастлива, так как сразу наткнулась на своего Карима. Постояв у стены и потрепавшись всласть с полузнакомыми персонажами, я вернулась на круги своя.