Хотите быть герцогиней?

– Что там? – шепотом осведомилась Александра.

Похолодев от страха, Эмма замахала руками: «Тише!»

«Спокойно, – твердила она себе. – Скорее всего, герцог пришел сюда лишь для того, чтобы сменить сюртук. Или взять свои часы. Или еще какую-нибудь мелочь. Иначе он бы позвонил камердинеру. Разве не так?»

Еще десятка два ударов ее сердца, что, вероятно, по хронометру Александры составило четыре секунды. Эмма выглянула опять.

Он снял сюртук, расстегнул пуговицы жилета и – она смотрела не моргая – вытащил рубашку из-за пояса брюк, потом стянул ее через голову.

Ее сердце замерло – и снова застучало. Медленные, тяжелые удары. Боже!

Левая сторона его тела, со скульптурно вылепленными мускулами, могла бы принадлежать античному богу – воплощение мужской красоты и откровенной чувственности. Этот переход между бедром и боком… Приспущенные брюки открыли взгляду интригующий вид упругой, твердой ягодицы.

Ей бы ограничиться этим зрелищем. Смотреть только туда, где он был здоровым и сильным мужчиной. Никогда не видеть его ран, неизменно приковывающих ее взгляд!

И сейчас она не могла отвести взгляд.

Шрамы, уродующие лицо Эша, только подготавливали к зрелищу того, что было ниже. По его телу змеилась длинная воспаленная полоса шрамов – от шеи, вдоль правой стороны плеча и груди, захватывая ребра, чтобы сойти на нет на пояснице.

Он плескал водой себе в лицо и на шею, и ручейки стекали по его телу изломанными линиями. Раненая плоть, с ее наростами и извивами, напоминала кору сухого дерева. Шрамы пересекались, терзали друг друга воспаленными гребнями. А еще были участки, прожженные огнем до сухожилий и кости.

Чудо, как герцог вообще остался в живых. С другой стороны, с его-то раздражительным характером и упрямством… Понятно, он просто отказался следовать за смертью, когда та позвала его за собой. Это так на него похоже.

«Отважный, невозможный упрямец! И почему ты, негодник этакий, сейчас кажешься еще красивее, чем когда-либо?»

Эмму одолевали противоречивые чувства. Ей хотелось немедленно подбежать к мужу, только она не знала, что сделает, оказавшись подле него. Поцелует его, обнимет, приласкает? Скорее всего по глупости своей сделает все это сразу. Это к лучшему, решила она, что ей придется прятаться за этим злосчастным диваном, пока Эш не выйдет из спальни.

И тут что-то громко стукнуло о пол – душа Эммы ушла в пятки.

Блокнот Александры с металлическими застежками вывалился из кармана и упал на пол.

– Простите, – одними губами проговорила девушка.

– Кто здесь? – Герцог поспешно обернулся, сжимая в руке бритву.

Эмма скривилась. Ну что тут поделаешь?

– Это я. – Она выбралась из своего укрытия, улыбнулась и весело помахала рукой. – Всего-навсего я. И больше никого.

Он смотрел на нее со смешанным выражением гнева и недоверия.

– Эмма?

Она дала Александре мягкий тычок, прежде чем выбраться из-за дивана и подойти к мужу.

– Я думала, вы внизу, в бальном зале.

– Я и был там, потом поднялся сюда.

– Да, конечно.

У нее за спиной Александра вылезла из-за дивана и ползком на четвереньках торопливо двинулась к спасительному выходу. К счастью, герцог смотрел только на Эмму, иначе неминуемо увидел бы Александру, и положение, и без того неудобное, уподобилось бы… пусть не девятому кругу ада, но менее известному изобретению Данте, а именно: шестому восьмиугольнику стыда. Эмма только и смогла произнести:

– Опять бадминтон?

– Фехтование.

– Ах да. Фехтование. – Она дотронулась до мочки уха.

Теперь понятно, почему в бальном зале лязгал металл.

Краем глаза Эмма видела, как Александра, стоя с другой стороны двери, машет ей рукой на прощание. Теперь можно было облегченно перевести дух.

– Теперь моя очередь задавать вопросы, – сказал Эшбери. – Кой черт дернул вас сюда пробраться и подглядывать за мной?

– Прежде чем я продолжу, не могли бы вы… убрать бритву подальше?

Кажется, он сам удивился тому обстоятельству, что по-прежнему держит в руке эту острую штуковину. Сложив бритву, он бросил ее на туалетный столик, и та звонко опустилась на поднос.

– Теперь объясните, что вы делали, прячась за диваном.

Эмма гордо вскинула подбородок, поскольку уже придумала безупречный предлог.

– Я искала кошку.

– Кошку?

– Да. Кошку.

– Хотите сказать, вот эту кошку? – Кивком герцог указал на тот самый диван, за которым пряталась Эмма.

Эмма обернулась. На мягких подушках дивана, свернувшись калачиком, сладко спала Штанина.

Как такое могло произойти?

Кошка подняла голову, как будто поняла, что говорят о ней. Потянулась и устремила на них вопросительный и невинный взгляд.

Эмму никто так подло не предавал, с тех пор как ей исполнилось шестнадцать.

«Ты, пушистая бестия. Я подобрала тебя, когда ты умирала с голоду, взяла в дом с промозглой улицы, и вот как ты мне отплатила?»

– Достаточно, – сказал герцог. – Просто признайтесь, что забрались сюда, чтобы на меня поглазеть. Нарушить мое уединение, против моего желания, чтобы удовлетворить свое любопытство.

– Нет. – Эмма энергично затрясла головой, готовая все отрицать. – Нет, я бы никогда…

– Не лгите мне! – взревел он.