Хотите быть герцогиней?

– Я не вынесу, если вы будете смотреть на меня с жалостью. Или с отвращением.

Эмма взглянула на него с мягкой укоризной.

– Отнюдь не жалость или отвращение внушают вам тревогу. И вы не боитесь, что вас оттолкнут. Вы это допускаете. Однако, если вас увидят таким, каков вы есть – ваши достоинства и недостатки, вашу красоту и ваши шрамы, – вам, возможно, придется поверить, что вы кому-то нужны. Что вас любят. Честно, искренне, всерьез и по-настоящему. – Эмма прижалась лбом ко лбу Эша.

В его горле встал ком. Ее слова лишили его дара речи.

– Я знаю, вы боитесь, – прошептала она. – Я это знаю, потому что и сама боюсь тоже. Просто до дрожи боюсь. Любите меня. Будьте смелы со мной. – Обеими руками она ухватилась за ворот его рубахи и потянула. – И пусть между нами не останется ничего.

– Эмма, не надо.

– Почему?

Он судорожно искал предлог.

– Это… Это моя любимая рубашка!

– Тогда я заштопаю ее после.

Найдя линию стежка там, где сходились обе половины ворота, она прикусила ткань зубами и рванула. В результате край был надорван. Осталось взяться за половинки и разорвать рубашку посередине – ровно пополам. Эшбери был поражен и, по правде говоря, до крайности возбужден.

Эмма улыбнулась.

– Швея знает, как ловчее разорвать ткань. А сейчас я хочу, чтобы вы узнали меня. Если будете отдавать приказания, я буду действовать с точностью до наоборот.

В его голове уже складывались фразы сурового нагоняя. Но он решил: может, стоит этой мятежной натуре дать проявить себя – к обоюдной пользе?

– Очень хорошо, – сказал он. – Не поднимайте юбок и не садитесь на меня верхом.

Она ответила удивленным взглядом, затем пришла догадка, и на губах Эммы заиграла лукавая улыбка.

Подхватив юбки достаточно высоко, чтобы подразнить его соблазнительным зрелищем голых бедер, она уселась на него сверху. Белое кружевное облако нижних юбок упало сверху, накрыв их обоих. Эшбери как будто очутился в храме женских тайн. И сделался там предметом поклонения.

Иисусе. Он был готов взять ее без промедления. Но теперь он знал, что оттяжка, томительное предвкушение сделают неминуемое освобождение еще сладостнее.

Муж настроился помучить жену так, как она мучила его. Узнать ее до последней клеточки тела так, как она узнала его.

Любить ее. Всю, без остатка. В той же степени, как он желал, чтобы любили его.

Протянув руку, он нащупал на спине Эммы концы ленты, которая стягивала ее корсаж, потянул медленным, осторожным движением, распуская узел. Ее стан освободился от тесных оков корсажа, дыхание участилось.

– Не вздумайте, – твердо произнес он, – спустить корсаж вниз. И, что бы вы ни задумали, не смейте предлагать мне свои груди.

Она заалела румянцем, ярким, точно роза. Эшбери втянул в легкие пьянящий женский аромат. Эмма выпростала руки из рукавов, избавилась от корсажа и корсета. Его взгляду явились ее груди, округлые и полные, с темно-розовыми сосками.

Закусив губу, Эмма обхватила груди ладонями, приподнимая, поглаживая и растирая соски пальцами, пока они не выступили вперед, дерзкие и взывающие к его вниманию.

Она по очереди поднесла их оба к его губам, и он самозабвенно целовал, лизал и сосал их, взмывая вверх и ныряя вниз, чтобы лизнуть чувствительную кожу под мягкими округлостями грудей. Каждый вздох, каждый стон, слетавшие с ее губ, вонзались в его позвоночник и концентрировались на возбужденном стволе.

Тогда он, ухватившись за ручки кресла, отдал новое приказание:

– Не вздумайте запустить руки под юбки.

Если Эмма застеснялась или удивилась, то не подала виду. Взявшись одной рукой за спинку кресла, она подалась вперед, отчего ее груди оказались прямо перед его лицом. Другая рука тем временем дразняще скользнула вверх по бедру.

– Я должна трогать себя? – кокетливо спросила она.

«Господи, да!» – подумал он, но покачал головой – нет.

Эмма ответила улыбкой. Эш не видел ее пальцев, но сама мысль, что она ласкает себя сама, сводила его с ума. Он хотел видеть. Он должен был видеть.

Тогда он задрал юбки ей до талии – его глазам открылось райское зрелище: нежные пальцы раздвигали темные завитки и поглаживали таящиеся под ними розовые лепестки.

У него пересохло во рту. Одной рукой придерживая юбки, другой он схватил ее за соблазнительные ягодицы, раздвигая бедра и обеспечивая себе обзор.

– Не толкай их внутрь, – хрипло приказал он. – Упрямая женщина, как ты смеешь?

Два тонких пальчика исчезли в жарких глубинах по первые костяшки.

– Никак не глубже, – прохрипел он. – Ни на один дюйм.

Замурлыкав от удовольствия, она снова ослушалась, погрузив пальцы как можно глубже.

Ему показалось, что он сейчас взорвется.

– Не вздумайте поднести эти пальцы к моим губам.

Тут она замерла в нерешительности.

– Я запрещаю, – сказал он самым суровым тоном истинного аристократа.

Она подняла руку ладонью вверх, предлагая ему.

Сжав ее талию, он обхватил губами ее пальцы, слизывая сладкий нектар. Розовый румянец ее щек сменился насыщенным малиновым цветом, окрасившим шею и грудь.

– Эш, – прошептала Эмма. Ее темные глаза смотрели умоляюще.

Дразнить ее оказалось восхитительным занятием, однако всему есть предел.