Хождение к Студеному морю

Зверь, крадучись делал к поняге шажок и замирал, вслушиваясь и всматриваясь, как оно отреагирует на его приближение. Не дойдя пару метров, остановился, переминаясь с ноги на ногу. Решив, что оно спит, стал фыркать и ударять перед собой передними лапами. Однако «незнакомец» не реагировал.

Корней с улыбкой наблюдал за «храбрецом».

Наконец, тот, подойдя почти вплотную, как можно сильней отклонившись назад – мало ли чего! вытянул вперед лапу и попробовал прикоснуться самыми кончиками когтей. Едва успев дотронуться, резко отдернул ее – будто обжегся. Помедлив, решил повторить свой храбрый поступок. В этот раз коснулся чуть смелее – поняга шевельнулась! Медведь тут же отпрянул. А успокоившись, вновь решил подойти, но уже с другой стороны. Убедившись, что оно не опасно, пестун принялся обнюхивать, дотрагиваясь уже носом.

Корней, поняв, что пора спасать понягу, застучал ножом по котелку.

Перепуганный зверь, зауффкав, бросился наутек. Отбежав немного, обернулся и посмотрел с обидой – «Эх! такую добычу пришлось оставить!»

Набрав почти полный котелок ягод, скитник продолжил путь. Метров через триста увидел медведицу с двумя медвежатами и тем самым любознательным пестуном. Вокруг них чернели свежие покопки. Косолапые старательно выкапывали корни борщевика и, отряхнув от земли, аппетитно причмокивая, ели их. Корней осторожно обошел семейку.

* * *

Чем ближе Кедровая Падь, тем сильней тревога: как примет отец?

Вот и скит. Из некоторых печных труб, видневшихся над заплотом, струился дымок. Корней жадно вдыхал знакомые, только этому месту присущие запахи.

Постаревший, белый как полярная сова, Елисей встретил неприветливо. Набычившись, недобро зыркнул глазами из-под кустистых бровей:

– Чо пожаловал?

Погрузневшая мать, держа в руках принесенный сыном котелок с шиповником и ковригу хлеба, запричитала:

– Чего уж ты, отец! Аль не сын? Поговори нормально.

– Ну, слушаю, – досадливо поморщился тот, насупив брови.

– Тятя, пришел вымолить твое прощение, – видя, что отец смотрит по-прежнему неприязненно, взмолился: – не гневайся, прости Христа ради. Затмение тогда нашло, бес попутал, – в голосе Корнея прозвучала такая непостижимая боль, что взгляд отца помягчел. – Наказан я сполна – вот и ногу потерял, – задрал штанину сын.

Увидев протез, Елисей обомлел, а мать завыла в голос.

– Прости, тятя! Прости! Прости Христа ради, – твердил Корней, с мольбой глядя на отца.

Старик торопливо смахнул непроизвольно выкатившуюся слезу и, прикрыв рот ладонью, прокашлялся:

– Я что? Я не судья. Главное, чтоб Господь простил… Может, и я где-то оплошку дал, – и, повернувшись к супруге, уже твердо произнес: – полно, мать, мокроту разводить, на стол мечи. А ты садись, – указал он Корнею на лавку.

Заметив, что тот не решается, добавил:

– Чо мнешься? С дороги, поди, голодный.

Узнав о намерении Корнея, Елисей преобразился и даже посветлел лицом:

– Я ведь тоже когда-то имел охоту до Студеного моря сходить, да не сложилось… Коли душа просит, благословляю… Токо впопыхах такие дела не делаются. Все загодя надобно обдумать, подготовить… Не знаю, дотяну ли до твоего возвращения. Изломался… и сердце что-то по утрам замирать стало, а потом как зачастит, будто вдогонку пускается. Похоже, подходит мое время землицу удобрить.

Елисей, шаркая, подошел к божнице и снял с полки литую иконку Николая Чудотворца. Глядя сыну в глаза, промолвил:

– Это наша родовая икона. Перешла ко мне от твоего любимого деда Никодима, а ему от основателя общины – Варлаама. Во всех мытарствах сопровождала, беду и напасть не раз отводила. Даст Бог, и тебя в пути оборонит.

– Спаси Христос, тятя!

Корней благоговейно приложился к иконке.

– В дороге, сынок, всяко может случиться. Как бы тяжко ни было, не паникуй. Запаникуешь – пропадешь. Паника вреднейший враг. Не давай ей овладеть тобой. Тогда и Господь не оставит… Токмо греха страшись…

Перекрестив, Елисей вручил иконку сыну.

– Растроганный Корней приложился к лику покровителя путешествующих, поклонился отцу в пояс, и попытался было что-то сказать, но горло сдавил судорожный комок…

Елисей же тихо радовался: так вот как Господь решил исполнить его юношескую мечту о хождении на Студеное море!

Ближе к вечеру вернулись с Глухоманки Дарья с Пашей и невесткой Катей. Они собирали уродившуюся на мари у Завала клюкву. Хоть и обрызнуло волосы у Дарьи сединой, и фигура несколько оплыла, но стан по-прежнему прямой, и лицо своей былой красоты не утратило.

Молодые, молча поклонившись, сразу удалились в свою каморку, а Дарья не знала, как себя вести. Корней тоже растерялся. Так и стояли молча.

– Дарья, пошто заморозилась? Чай твой муж, – нарушил заминку Елисей, – вот пришел благословение испросить на путь к Студеному морю.

– Куда?? – переспросила пораженная Дарья.

– Чо раскудахталась? Сказал же – к Студеному морю.

– Ну и как? Что порешили?

– Благословил… Простил я его.

Узнав, что Корней обезножел, Дарья в порыве сочувствия, неожиданно для себя, забыв обиды, обняла мужа.