Хождение к Студеному морю

Изосим не мог надолго покидать монастырь. Отслужив на девятый день молебен, ушел. Корней остался. Он часами сидел рядом с матерью и, чтобы хоть как-то отвлечь ее от горестных дум, в подробностях рассказывал истории из того времени, когда он жил в стойбище ее отца.

Мать слушала, приложив ладошку к уху, то удивленно ахая, то – одобрительно кивая головой. Порой и сама принималась вспоминать случаи из своего детства.

В один из вечеров она взяла Корнея за руку и, глядя в глаза, принялась с дрожью в голосе говорить:

– Сынок, твой Север с головы не идет. Всякая жуть мерещится… Уж иней сел на волосы, а ты в такую даль собрался. Ну что вы с отцом в том окиане потеряли?

– Так ведь это твоя мама посеяла в моей душе тягу к Северу. Все ее сказки Студеным морем заканчивались.

– Сказки, они и есть сказки. Это ж не в стойбище сходить. Вспомни дядю Бюэна, на что опытный, а не доглядел – в полынье утоп. Да и сам ты, хоть и много хаживал, а вот ногу потерял… Еще о вас с Дарьей думаю. Она, гляжу, вроде оттаяла, может еще и наладится. Ей, что думаешь, легко одной?… Оставайся! Очень прошу!

И такая боль прозвучала в голосе матери, что у Корнея защемило в груди. Собираясь с мыслями, он откинул со лба тронутые сединой волосы:

– Матушка, как тебе объяснить… Хорошо в скиту. Рад, что привечаете. Но если останусь, все одно усидеть не смогу. У меня уже все мысли ТАМ. Ни о чем ином думать не могу. Пойми – если останусь, всю жизнь корить себя буду – почему не пошел?! Поверь, это не каприз, а обдуманное решение. Ты не тревожься, не один иду, а с бывалым товарищем. Он родом из тех мест.

Мать, прикрыв глаза, долго молчала. По ее щекам тихонько текли слезы. Вытащив из-под подушки платочек, вытерла их и высморкалась.

– Ну что ж, сынок, коли твердо решил, твоя воля, – наконец вымолвила она… – Видимо, моя эвенкийская кочевая кровь тебе покоя не дает… Спаси Христос, что побыл со мной, а то ведь и жить не хотелось. Сейчас, чувствую, силенки возвращаются. Пора вставать, хозяйством заниматься. Да и Катеньке скоро помощь нужна будет. Видел, поди – на сносях девочка.

– Вот это да! А я и не заметил, – удивился Корней.

– Смотрю на нее и не нарадуюсь – повезло Паше. Такая она проворная и внимательная. Дай Бог ей здоровья… За меня не тревожься. Спокойно иди. Исполняй свое и отцово мечтание.

– Спаси Христос, матушка! Знал, что поймешь.

– Корнюша, об одном прошу: каких бы людей в дороге не встретил, худа никому не желай. Худые мысли по миру погуляют и к тебе же возвернутся.

– Не переживай, матушка. Я это давно понял. Не юнец ведь – скоро, сама говоришь, дедом стану. Жаль только, что с Пашей у нас пока никак не наладится.

– А что ты хочешь? Вырос без тебя. Вас ничто кроме крови не связывает. Добавь сюда еще и обиду – все росли с отцами, а он без, при живом-то. Ежели хочешь наладить отношения, тебе с нами семьей надо жить, а ты опять неведомо куда собрался.

– Матушка, мы же с тобой все обговорили. Ну не могу я остаться. Давай не будем об этом больше.

Когда Корней возвратился в монастырь, томил июль. От жаркого солнца в воздухе стоял дурманящий запах багульника и едва уловимый пересохших до хруста мхов. Разыскал Географа.

– Николай, предлагаю завтра все еще раз проверить, получить продукты, а послезавтра в путь.

На следующий день, когда друзья паковали поняги, от ворот донесся громкий голос Вана:

– Люди, ходи! Товар привез! Люди, ходи! Товар привез!

У ворот стояли навьюченные лошади и китаец с вежливой, приятной улыбкой на лице.

Расплатившись с торговцем за доставленный товар, Изосим провел Вана в трапезную и попросил Марфу накормить его. Та поставила перед ним еду в гостевой посуде и, сев напротив, тут же принялась расспрашивать:

– Как там наши? Прибавление у кого есть?

– Прибавление есть, да ваших уже нет.

– Как так – нет? – Марфа аж подпрыгнула.

– Все на пароходе уплыли.

– А что случилось? Они ведь обустроились, хорошо жили, – удивился Изосим.

– Китай новый закон: русский старовер не надо.

– Куда уплыли, знаешь?

– Америку.

– Плохая новость. Ну а у тебя самого как дела?

– Моя плохо. На границе чуть не пропал. Назад ходи. Новый дорога искал. Не знай, как дальше ходи. Трудно.

– Ван, ты уж нас не бросай. Мы ведь всегда хорошо платим.

– Платите хорошо. Граница плохо ходить стало. Прибавка надо.

– Не переживай. Не обидим.

Попрощавшись, настоятель вышел. Пробыв у себя в келье с полчаса, направился к отцу.

– Тятя, тебя на Чукотку неспроста потянуло. Ван новость принес – маньчжурцы-то, оказывается, в Америку уплыли. Чую, где-то на Аляске строятся.

* * *

Провожать Корнея с Географом вышли почти все обитатели монастыря. Давали советы, желали удачи. Больше всего переживали за Корнея. Пухлая, предобрая тетка Марфа, беспрестанно всплескивая руками, причитала:

– Корней, да пошто ж ты себя на такие муки обрекаешь? Опамятуйся, пока не поздно! Далеко ль на одной ускачешь? Оголодаете, замрете!

Тот отшучивался:

– Мне на роду написано бродяжничать. Дарья так и говорит «бродячий волк».

– Знамо дело, Дарья зря не скажет.

– Ему, бедошнику, делать больше нечего, вот и изгиляется, – проворчал постаревший Дубов.