Хождение к Студеному морю

– А у нас на Глухоманке тайменей нет. Зато харюзов немерено. Мы их петлей наладились ловить.

– Как это?

– Проще простого. С берега высмотришь, где стоят – они у холодных сливов любят собираться. Выберешь покрупней и петлю на длинном шесте со стороны головы осторожно заводишь. Как только дойдешь до плавника, резко вверх дергаешь. Этому меня мой дядя Бюэн, Царствие ему Небесное, научил, – осенил себя крестом Корней.

– Корней Елисеевич, вы без конца креститесь. И сейчас вот, и перед едой, и после еды, перед сном и после сна – вы что, в самом деле верите в Бога? – решился наконец задать давно волновавший его вопрос Егор.

– Как можно в Него не верить? Он ведь Отец всему сущему. Все мы Его дети и живем под Его присмотром. А крещусь, потому как крестное знамение особую силу имеет… Вот как-то зимой в пургу заплутал – Сатанил все сбивал. Думал, конец мне. Осенил себя крестом, постоял, помолился, и в голове прояснилось. Это Он вразумил куда идти. Испробуй – убедишься, насколько крест животворящ. Только креститься надо с глубокой верой и страстным чувством, а не просто рукой махать. Тогда Отец Небесный услышит. Коли без веры – пустое дело.

– Он, может, и отец, да мы уж больно своевольные дети. Мне думается, сотворение Им рода человеческого – ошибка. От нас один разор. Никому житья не даем, – пробурчал капитан. – Звери, даже самые хищные, и те своих не трогают, а люди друг друга тысячами, а то и миллионами убивают. Все вокруг крушат, гадят.

– А нас и в школе, и в мореходке учили, что религия – дурман. Мол, Бога выдумали специально, чтобы народ в повиновении держать.

– Егор, у тебя отец есть?

– Да.

– Ты его слушаешься?

– Конечно! Отец ведь.

– А Господь наш всеобщий Отец. Он дал десять заповедей, по которым следует жить, чтобы быть счастливыми. Некоторые из них нас ограничивают. Но ограничивают, дабы уберечь от греховного деяния. Вот, к примеру, есть заповедь – не убий. Ежели ее не соблюдать, тогда каждый сам будет решать: этот человек что-то мне не по нраву, убью-ка я его. Ты что, это считаешь правильным?

– Ну вы и сказанули!

– Так о каком слепом повиновении ты говоришь? Без страха Божия мир рухнет. Сатана одолеет. В Евангелии прямо сказано: «Страхом Господним уклоняется всяк от греха». Только слова «страх» и «уклоняется» следует правильно понимать. Это не Бог человека отводит, а сам человек уклоняется, стыдясь предстать перед Отцом плохим.

– Так иногда сложно понять, что хорошо, а что – плохо.

– Создавая нас, Он и это предусмотрел. Чтобы мы могли отличить греховное деяние от праведного, совестью нас наделил. Ежели согрешишь, совесть покою не даст – всегда на то укажет. Живи, как она подсказывает, и все будет ладно. Когда в человеке начинает преобладать греховное, душа болеет, страдает. То совесть не дает покоя.

– Выходит, совесть – это голос Бога в нас?

– Молодец, Егор! Верно понял.

– Еще я заметил, креститесь вы не так, как моя бабаня. Вы что, раскольник?

– Егор, мы не раскольники. Мы как раз последователи неправленого Писания. Храним то, что изначально Христос людям завещал. Раскольником был патриарх Никон. Это он ради своего возвеличивания переписал, исказил каноны, утвержденные на Вселенских соборах. Тем самым расколол не только православную веру, но и народ.

– Я в Усть-Куте недавно видел таких же, как вы, мужиков с бородами. На пароход садились. Рослые, немногословные, штаны заправлены в сапоги. В домотканых рубахах с глухим воротом. Веревочками подпоясаны. А у женщин платье до пят, на головах платки. Еще подумал, странные какие-то, артисты, что ли?

– Похоже, то наши были. Стараемся и в одежде сохранять обычаи предков. Вот идет человек в косоворотке и с пояском, и сразу понятно – одноверец.

Русло Алдана раздваивалось. Речные знаки указывали, что идти следует по левому рукаву, но капитан задумал пройти по правому. По рассказам тех, кто ходил по нему прежде, там обитают самые крупные на всем Алдане таймени. Но после того, как там в водобоине разбились подряд два судна, по пароходству вышел приказ, запрещавший заходить туда.

– У меня последний рейс – больше шанса не будет, – объявил Михайлыч, сворачивая.

Протока на всем видимом протяжении текла по первости прямо: ни крутых излучин, ни ям. Капитан расстраивался – где же рыбачат? По берегам темно-зеленые конусы елей. Их мрачность подчеркивала белизну стволов редких берез. С макушки одной отсчитывала года избавившаяся от материнских забот кукушка.

Впереди, метрах в двухстах, разглядели медведя – громилу необычной рыжей окраски. Он брел по узкому берегу и, переворачивая камни, слизывал с них ручейников. Услышав рокот мотора, поднял шарообразную голову с крохотными глазками и с любопытством разглядывал невиданное чудище. Когда буксир оказался напротив, отважно поднялся на задние лапы, вздыбил шерсть так, что стал еще крупнее, и грозно рявкнул. После чего не торопясь, с достоинством хозяина этих мест, в два прыжка заскочил на обрыв и скрылся в чаще.